Альбина Нури - Дорога смертной тени

Ее смерть была отсрочена – но давно решена. Убив себя, папа приговорил ее – и этот приговор должен быть вот-вот приведен в исполнение здесь, в Локко.

Ангелина прислонилась к косяку, глядя на своего отца, удавившегося четверть века назад, и твердо знала, что ее ждет. Что она должна сделать. Папа ведь говорил об этом маме, верно?

Внезапно с улицы донесся женский крик. Даже не крик – пронзительный, истерический визг. Именно так хотелось завизжать самой Лине, когда она увидела то, что увидела.

Она обернулась на этот вопль, а когда повернула голову обратно, ванная была пуста. Труп бесследно исчез, лишь в воздухе витал призрачный, почти незаметный запах разложения.

А женщина за окном все визжала и визжала, срывая связки. Потом послышались другие голоса, раздался топот ног, еще какие-то назойливые, неприятные звуки. Там, на улице, случилось что-то плохое, поняла Лина. Но не двинулась с места, не вышла на балкон, чтобы взглянуть. Какое ей дело до того, что творится в мире?

Важно то, что предстоит сделать ей.

Она опять села прямо на пол, обхватив себя руками, не замечая, что по щекам текут слезы. По отцу ли она плакала или по себе? Боялась ли того, что ей предстояло? Она и сама не знала.

Свет больно щипал глаза. Игла, которая впивалась в мозг, теперь была не одна: к ней присоединились ее маленькие острые сестры. Хотелось задернуть плотные шторы, чтобы создать в комнате полумрак, и спать, спать, пока не придет Митя.

Но Лина не пошла в кровать, она просто сидела, хрипя и трясясь от горя, страха и безнадежности, до тех пор, пока в дверь их с Митей номера не постучали.

Стучали сначала слабо, робко, потом заколотили все настойчивее, окликая ее, Лину, по имени. Ей не хотелось открывать, и она собиралась крикнуть, чтобы они убирались к черту, но потом передумала.

Эти люди откуда-то знают, что она здесь, внутри, и не прекратят попыток поговорить с нею. Не уйдут, не оставят ее в покое, не позволят осуществить то, что она должна сделать.

Поэтому придется открыть, поговорить с ними. Разобраться.

Лина медленно поднялась на ноги и направилась к двери.

Дверь за Митей закрылась, шаги его стихли. Больше не обязательно было держать лицо и делать вид, что ничего особенного не произошло: подумаешь, начальник ушел в отпуск. Радоваться надо.

Стелла закрыла лицо руками и расплакалась, не думая о макияже, посетителях, которые могли в любой момент возникнуть на пороге, и прочей ерунде. Выплакалась всласть – к счастью, никто так и не заглянул. Ни клиенты, ни соседи по бизнес-центру. Вот уж они-то немало удивились бы: обычно невозмутимая, собранная, вся из себя безупречная леди-совершенство – и вдруг слезы в три ручья.

День и в целом прошел относительно спокойно, ее почти не тревожили звонками и визитами. И даже Лаптев – вот еще одна маленькая удача! – Лаптев на выходе не остановил своими надоедливыми вопросами: отлучился как раз тогда, когда она прошла мимо его будки. Девушка просто положила ключи от офиса на стойку и расписалась в журнале.

Стелла вернулась домой даже раньше обычного: не пришлось стоять в пробках. И в магазине, куда она заглянула за творогом и кефиром, обошлось без очереди. Лифт приехал быстро, соседка Лиля не высунулась почесать языком. Такое впечатление, что кто-то свыше сжалился над ней и избавил от мелких бытовых проблем. Хоть на том спасибо.

Наверное, многие удивились бы, узнав, насколько скучной и однообразной была жизнь Стеллы вне работы: ни походов по ресторанам или клубам, ни посиделок с подружками и приятельницами, которых у нее было по пальцам пересчитать. Причем вполне хватит пальцев одной руки. Иногда Стелла выбиралась в театр или в кино, ходила в магазины или салон красоты, но чаще сидела дома. Книги, фильмы, статьи в Интернете – таков был ее досуг. Одинокий досуг.

Вечер уныло катился по отработанному за много лет сценарию: ужин, душ, обязательный звонок Эмме…

Стелла представила, как Эмма возмущалась бы, если бы узнала, что двоюродная сестричка выдала ее за свою любовницу! Наверное, весь Лондон на уши подняла бы, вопила так, что стаканы в буфете полопались. Когда сестра взбудоражена, она просто не в состоянии говорить спокойно. А вопрос неустроенности, отсутствия личной жизни Стеллы выводил ее из себя особенно сильно.

«Все прынца ждешь? Мужики вокруг косяками ходят – выбирай любого! Какого рожна тебе надо? Пробросаешься!» – и так далее, и тому подобное, с различными вариациями.

Эмма давно жила в Лондоне – вышла замуж за британца русского происхождения, родила двоих сыновей, Дэвида и Майкла. Ее жизнь была упорядоченной и спокойной, иногда Стелла удивлялась, что сестра, с детства отличавшаяся непоседливым и независимым нравом, нашла счастье в этой размеренности и предсказуемости.

От сорванца-Эммы, которая вечно шокировала всех то выкрашенными в синий цвет волосами, то пирсингом, то побегом в Питер на рок-фестиваль вместо того, чтобы корпеть над учебниками, готовясь к сессии, тихоня-Стелла всегда ждала чего угодно. Только не того, что та станет образцовой женой и фанатично преданной детям матерью, научится готовить и начнет получать удовольствие от ведения домашнего хозяйства. Но, наверное, это был еще один Эммин финт. А может, она просто искала себя – и неожиданно нашла там, где до этого искать не пробовала.

Они с детства были очень близки, скучали друг без друга, и теперь Эмма постоянно уговаривала сестру переехать к ней. Ее собственные родители несколько лет назад перебрались к дочери за границу. Мать Стеллы умерла, у отца была другая семья, он теперь жил в Ульяновске.

– Что тебя там держит? Чемодан собрала, дверь заперла – и вперед! Язык ты знаешь отлично, работу найдем на раз-два, жить есть где! – уговаривала Эмма.

Занудствовала, горячилась, рыдала, шантажировала, обещала помочь всем, чем может и не может, подключала родителей, потом на некоторое время успокаивалась, понимая, что без толку. Но после краткой передышки принималась по новой.

Стелла прекрасно понимала, что сестра права. Она с ней даже и не спорила, особенно в такие вечера, как этот, когда одиночество делалось совсем уж невыносимым. Но все равно не могла переломить себя, заставить отказаться от надежды (несбыточной, но все же…) и переехать.

Сегодня разговора толком не получилось: трехлетний Майк температурил, не слезал с материнских рук, вертелся и хныкал. Измученная, вымотавшаяся за день Эмма вскоре сдалась, и они повесили трубки.

Это было к лучшему: поговори они подольше, сестра непременно догадалась бы, что у Стеллы не все ладно, что она просто распадается на части. Помочь бы все равно ничем не смогла, только расстроилась понапрасну. А ей и своих забот хватает. И потом, скажешь одно, придется рассказывать и другое, и предысторию – в двух словах все объяснить не получится. Так что не стоило и начинать.