Анатолий Даровский - Часы бьют полночь

Он продолжал говорить, и его голос, ещё не утративший подростковой хрипотцы, но уже начинающий становиться взрослым, низким и мягким, убаюкивал. Голова болела, и сконцентрироваться на рассказе было трудно. Но Оля пыталась.

Марина писала о ноябре. О времени, которое современные «экстрасенсы» называют безвременьем. Периодом, когда граница между мистическим и реальным становится тоньше, и на свободу выходит то, чем обычно пугают только детей в сказках. О том, что даже простые люди в ноябре особенно уязвимы — а те, кто видит или ещё как-то воспринимает иных существ, и подавно.

И о снах. О странных, муторных повторяющихся снах, что всегда приходят в ноябре. Снах, больше половины которых — морок, дурное наваждение; оно исчезает, как только сновидец открывает глаза.

Меньшая часть — более опасна. Не потому, что может затянуть внутрь и оставить в зловещем мире навсегда, как недавно пригрезилось Оле.

Потому, что вещая.

— Что?! — Оля подалась вперёд на кровати, рывком сдирая с себя одеяло. Нет, она догадывалась: стрелки часов, застывшие внутри, намекали на это уже который день. Но одно дело — строить предположения, которые могут и не оказаться реальностью.

Совсем другое — убеждаться в том, что твои худшие страхи, возможно, правдивы.

— Да погоди ты, — нетерпеливо прервал её Женька, — я же не договорил! Не паникуй так. Даже если ты и правда видишь вещие сны, в чём я сомневаюсь, им не обязательно становиться правдой.

— В смысле? — не поняла Оля.

— Ну, помнишь, как в Докторе? Time can be rewritten и всё такое. Если ты сделаешь что-нибудь, что не соотнесётся с событиями во сне, то… бах!

Он подался чуть назад и изобразил руками метафорический взрыв. Оля так и не поняла, что именно должно взорваться — мир из сна или её голова, которая начинала трещать от переизбытка информации. Но суть она уловила.

Если во сне у неё короткие волосы — значит, если она не подстрижётся, всё будет хорошо?

Если во сне она поступила в Москву — значит, если она выберет другой город, ничего не случится? И слава богу: незнакомая московская подземка уже успела обрыднуть до глубины души, даром, что вживую Оля её видела всего пару раз.

Если во сне Женьки не существует, значит…

— Значит, я сделаю всё, чтобы сон не стал правдой, — задумчиво протянула Оля. Отголоски серого марева таяли, исчезали в голове. Сквозь туман забрезжила надежда — и быстро сменилась тревогой, когда она вспомнила очередную деталь. — Но… кажется, он уже сбывается.

Часы внутри, так похожие на часы с экрана блокировки телефона той Оли, Оли из сна, неприятно щёлкнули.

— Там, во сне, у меня болела голова, — тихо добавила она, — и я помнила, что болит она из-за старой травмы.

Женька нахмурился, но, когда он снова заговорил, голос звучал успокаивающе:

— Не факт, что это связано. Может быть, ты просто чувствовала боль от сотрясения сквозь сон? А? Это куда более вероятно, чем вещие сны… чёрт, да я до сегодняшнего дня вообще не верил в вещие сны!

— Тем не менее, — вздохнула Оля, — правды мы не знаем. Может быть, так, а может быть, нет.

Ей по-прежнему было не по себе. Цепкое предвкушение неизбежного никуда не делось и становилось всё хуже и злее с каждым новым днём. Точнее, с каждым новым сном, из которого Оля выныривала уставшей, будто и не отдыхала, и чувствовала, как дразнит ноздри пыльный запах креозота.

— Говоришь, волосы короткие, — протянул тем временем Женька, невесомо касаясь свисающего с кровати Олиного локона. — Значит, не стригись. Вообще не стригись больше — и это будущее никогда не наступит. Ну… я на это надеюсь.

Он улыбнулся и добавил:

— Если бы сны и правда сбывались и с этим ничего бы нельзя было поделать, мы бы сейчас жили в очень жутком мире, тебе так не кажется?

Женька явно старался, чтобы его речь звучала утешительно, но Оле стало понятно: он тоже не думает, что всё просто. Вот только, как и она, тоже не знает, что делать. Не хочет признавать свою слабость, не хочет пугать подругу. И сейчас-то рассказал ей правду о вещих снах только потому, что не желал больше скрывать от неё информацию. Даже неприятную.

Она вспомнила, что он сказал ей в парке. «Я чувствую себя мудаком рядом с тобой» — потому что из-за него она оказалась втянута в эту историю, из-за него начала видеть чудовищ? С того самого дня Оля иногда замечала за ним почти отеческую, почти братскую заботу — и могла лишь смутно догадываться, что Женька чувствует перед ней вину. Бессмысленную — потому что начать видеть монстров она решила сама. Но чувствует. И поделать с этим ничего не может.

А ведь, если сон сбудется, ему наверняка придётся хуже, чем ей. Она всего лишь забудет. А что случится с ним — непонятно. И вряд ли это будет что-то хорошее.

«Волосы можно потерять разными путями, — хотела сказать Оля. — Они могут обгореть или повредиться. Могут выпасть из-за тяжёлой болезни. И с этим я ничего не смогу поделать». Но не сказала.

Если он чувствует себя виноватым, чего ей стоит подыграть ему? Подыграть — а потом искать способы избежать судьбы самостоятельно, параллельно с ним? Он ведь наверняка ищет, в дневнике или где-нибудь ещё.

Поэтому Оля улыбнулась и ответила:

— Хорошо. Значит, я не буду стричься.

Помолчала и добавила, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Всё будет хорошо.

И сама не заметила, как накрутила на палец длинный тёмно-каштановый локон.

— Что случилось? — спросила Стася.

Она сидела за партой рядом с Олей и копалась в сумке. Парой минут ранее подруга влетела в класс, едва не опоздав на звонок, и теперь судорожно вытаскивала всё необходимое: ручку, линейку, тетрадь. В небольшом рюкзачке, усеянном разноцветными значками, как обычно, царил хаос. Найти в нём что-то полезное было даже сложнее, чем в Олиной сумке.

Даже поглощённая рытьём в рюкзаке, Стаська заметила, что Оле нехорошо. Это Стаська-то, которая слона может рядом с собой не обнаружить. Насколько же плохо она выглядит?

— Это всё последствия. Я же недавно… головой ударилась, — буркнула Оля и отвела глаза. О её сотрясении подруга знала — в конце концов, прошла почти неделя. Весь класс знал.

— Фигово, — протянула Стася и всё-таки вытащила из недр сумки цветастый, как и всё остальное, пенал. Розовый свитер и жёлтые джинсы делали подругу похожей на пирожное. — Может, тебе всё-таки было бы лучше того… дома пересидеть, пока лучше не станет?

— Куда уж дольше сидеть, — флегматично заметила Оля, — и так уже почти неделю проторчала в кровати. Со скуки чуть не подохла.

Настоящую причину, по которой она рвалась в школу, Оля решила не озвучивать. Нет, дело было не в скуке — хотя и в ней тоже. Скуку, по крайней мере, можно было бы притупить прослушиванием аудиокниг, любимых подкастов и музыки, раз уж читать и напрягать глаза врач не советовал.