Анатолий Даровский - Часы бьют полночь

— О, а вот и она, — мама перевела взгляд на Олю, вышедшую из полумрака комнаты. Та всё ещё подслеповато щурилась: ударивший в глаза яркий свет, особенно после темноты, казался невыносимым. От него голова болела ещё сильнее. — Как ты? Получше, я надеюсь? Тут твой ухажёр до ночи задержался, представляешь, отказался даже от чая…

Доброжелательная насмешка в мамином голосе Олю почему-то разозлила.

— Мам, ну не надо, — поспешно прервала она, — хватит уже, и так вся школа нас невесть в чём подозревает. Мы не встречаемся. А мне — лучше, да. Спасибо.

Хоть по мне и не скажешь, мысленно добавила Оля, поймав взглядом своё отражение в зеркале: бледное, растрёпанное, с волосами, что лежали по плечам неряшливыми волнами и на макушке топорщились, словно антенны. С синяками под глазами — хоть сейчас в фильм ужасов.

Разве что одежда для создания облика недружелюбного привидения не подходила: смешная салатовая майка с Хэлло Китти да полосатые домашние штаны. Оля зевнула. Ладно, сам напросился, пусть теперь не пугается, что одноклассница выглядит не лучше тварей из темноты.

Тварей дома, как обычно, практически не было. Запертые окна и двери, яркий свет и домашний уют им не слишком нравились — чтобы терпеть всё это, существу понадобилось бы занять чьё-то тело. А одержимых у них дома точно не водилось.

Оля почесала царапину на щеке и обернулась к Женьке, который всё ещё молчал, торопливо убирая в сумку ноутбук и шарясь там в поисках уже знакомой тетради.

— Ну и правда, зачем ты сидел тут весь день?

Он поднял на неё глаза — серые в окаймлении тёмных ресниц, такие удивительно яркие — и неожиданно облегчённо вздохнул, как будто ожидал сейчас увидеть не Олю, а тварь, занявшую её тело.

— Мы не договорили тогда, в парке. А договорить надо, и чем быстрее, тем лучше.

Оля выразительно покосилась на маму, которая всё ещё торчала в проходе и с любопытством поглядывала на обоих. Та вскинула руки в ироничном жесте капитуляции.

— Ухожу-ухожу, не мешаю, — напоследок мать бросила на них ещё один многозначительный взгляд и скрылась в комнате, притворив за собой дверь. Оля посмотрела ей вслед.

— На кухню бы хоть пошёл, — вздохнула она. — Был же уже там, чего сейчас-то стесняться?

Женька неопределённо пожал плечами: мол, мне и здесь хорошо.

— Здесь розетка рядом, — пояснил он, — а там все заняты. А просить вытащить что-то ради того, чтобы ноут зарядить, как-то не круто.

Оля ещё раз вздохнула. Наконец-то оставшись наедине, они могли продолжить разговор, начатый днём, но торчать в коридоре ей не хотелось. Мама может услышать отголоски речи. Да и приступы головокружения, которые накатывали так некстати, мотивировали побыстрее вернуться в кровать.

— Давай так, — предложила она, — перемещаемся в мою комнату и разговариваем там. А потом ты быстро идёшь домой, пока совсем поздно не стало. Сколько времени, восемь?

— Полдевятого, — уточнил в ответ одноклассник. — Ладно, ладно, как хочешь.

Оля не то чтобы хотела, чтобы Женька уходил. Напротив, рядом с ним, понимающим больше, чем она, всегда было спокойнее, чем в одиночестве. Но ночь — время теней, а остаться у неё с ночёвкой он вряд ли захочет. Прошлого раза хватило. Да и тогда ночёвка была вызвана скорее неприятными обстоятельствами, чем искренним желанием.

Дверь в свою комнату она закрыла поплотнее: не хватало ещё, чтобы мама или вернувшийся отец услышали, как они с одноклассником рассуждают о монстрах, шифрах и кошмарных снах.

— Итак, — она обессиленно плюхнулась на кровать и прикрыла глаза, чтобы избавиться от головокружения, но под веками продолжало пульсировать что-то разноцветное. — На чём мы тогда остановились?

— На шифре, — отозвался Женька. Он снова, как и в прошлый раз, оккупировал её компьютерное кресло и, судя по звуку, покачивался на нём туда-сюда, как на качелях. Ещё одна из его постоянных привычек. Наверное, из-за неё он так любил детские площадки. — Часть текстов зашифрована очень просто. Шифр «слово через три», я ведь уже говорил, да?

Оля напрягла мозги. Что-то похожее припоминалось из книжек о Шерлоке Холмсе, до дыр зачитанных в детстве, но подробности ускользали. Чёртово сотрясение не давало как следует думать, сбивало с толку. А хотя он же и впрямь успел упомянуть об этом в парке, разве нет?

— Вроде… читать каждое третье слово, да? — неуверенно уточнила она. Женька кивнул.

— Точно. И бессмысленный текст про рецепты или молекулы водорода превращается, превращается…

— В элегантную подсказку? — неожиданно для себя самой засмеялась Оля.

— В точку! — он подался вперёд, и кресло, качнувшись, жалобно скрипнуло. — Вообще, не особо элегантную, текст выходит довольно корявый — но на это пофиг. Главное — полезно. И, как ты, может, уже догадалась, там есть записи и про ноябрь. И про сны.

Напоминание о болезненной, приторной серой мути московского метро неприятно отдалось в голове, и Оля скривилась, сползла по подушке вниз, под одеяло.

— Мне снова это снилось, — нехотя буркнула она оттуда, не дожидаясь Женькиной реакции. — На этот раз — так ярко, что я даже не сразу поняла, где я, когда проснулась.

— Это потому, что ты болеешь, — вздохнул он откуда-то сверху. Голос приблизился: одноклассник слез с кресла и теперь стоял прямо рядом с её кроватью. — И про это там тоже есть. Если заболеть в ноябре, они становятся ярче и чётче, и сложно отличать сны от реальности. Не слишком круто, да?

— Вообще не круто, — отозвалась Оля и всё-таки высунула голову из-под одеяла: жарко. Жарко, а в голове и без того пульсирует ноющая боль. — Ну так что? Что ты там нашёл про эти сны?

Позабытое было любопытство снова шевельнулось внутри — вяло, без прежнего энтузиазма. Ей совершенно не хотелось лишний раз копаться и разузнавать новые, наверняка неприятные подробности. Единственное, что осталось от интереса — желание узнать, как можно избавиться от этих дурацких сновидений.

И от холодных тяжёлых часов, часов судного дня, которые застыли внутри, готовясь отмерять время до момента, когда её сон сбудется. Или — уже отмеряли.

— Тебе дать прочесть или лучше пересказать? — Женька, присев на корточки около её изголовья, облокотился на край кровати. Оля скорчила недовольную гримасу.

— Издеваешься? Какое мне сейчас читать? Тем более шифровку, — она снова помассировала виски и умолкла. Действие таблеток понемногу сходило на нет, и ей снова становилось плохо. — Если нужен свет, включи ночник.

— Да не надо, — хмыкнул Женька, — я и так запомнил. Короче, большая часть этих снов и правда ничего не значит.

Оля выпростала из-под одеяла руки, взбила подушку и перевернулась на бок, лицом к Женьке. И обратилась в слух.

В полумраке она могла различить пожелтевшие страницы тетради и строки, записанные тонким, убористым почерком, чуть заваливающимся набок. Марина, мать Женьки, даже из посмертия продолжала наставлять и помогать — как своему сыну, так и его подруге. Оля никогда не спрашивала одноклассника, что он думает по этому поводу, с тех самых пор как они отправили в небытие то, что притворялось его матерью. Вернее, не совсем они. Не только они.