Анатолий Даровский - Часы бьют полночь

— Хм, слушай, а если я…

— Можешь попробовать, — Женька пожал плечами, насколько позволяло положение, и дёрнул ещё раз. Бесполезно. — Но не факт, что поможет. И ещё… ты помнишь, что случилось в прошлый раз?

— Да уж, — она вздохнула и убрала фонарик. — Если ты слетишь с катушек, станет только хуже.

Откуда-то сзади раздался грохот, уже не похожий на фейерверки, и сменился звоном падающих на тротуар осколков. Снега на дорогах не было: вычистили к Новому году.

— Фонарь взорвался, — отметил Женька. — Добралось-таки. Как назло, а.

Оля задумчиво сунула руку в карман. Попробовать с фонариком? Или с бенгальским огнём, как более щадящим вариантом? С чем ещё можно?

Решать нужно было быстро: похоже, мазутная масса с кучей кластерных отверстий приближалась. Не хватало снова попасть в её лапы, то есть отростки.

Толстая ткань пуховика блокировала ощущения, и Оля почти не заметила, когда Женька легонько толкнул её в грудь свободной рукой.

— Иди уже, — вздохнул он. — В то «светлое место». Мне эта хреновина вряд ли что сделает, я им ещё нужен, а ты… ну, может, и выберешься. Утром встретимся, когда будет получше.

Говорил Женька спокойно, но кого он, спрашивается, пытался этим спокойствием обмануть? Уж точно не её.

И это сейчас? После всего, что она сделала, после всех её возвращений, после плана, придуманного с таким трудом? После поездки на Север, синяков на руках и ногах, следов на шее, потери и возвращения памяти ей предлагают просто уйти?

Да он издевается, что ли?

— Никуда я не пойду, — решительно помотала головой Оля и шагнула к дорожному знаку. Вцепилась в его пальцы, тисками сжимавшие металл. — Офигел совсем?

— Нет, просто пытаюсь не сдать тебя «им» в лапы, — отозвался Женька. — Не знаю, что там за «план», но с ним придётся подождать. Хотя бы до завтра.

Ага, до завтра. А потом — до послезавтра, а потом до вечности, вечности в стылом московском метро, пахнущем креозотом и одиночеством. До обкусанных пальцев и нудных зачётов на нелюбимой специальности, на которую Оля поступила-то только потому, что из-за борьбы с тварями завалила вступительные!

Нет уж. Никакого больше «подождать». Сколько она ждала — что из этого выходило? Сплошные потери.

— Ты же понимаешь, что не сработает, — выпалила Оля, по-прежнему пытаясь разжать его пальцы. — Оно тебя нагонит — и всё, блэкаут. Что потом будет, не знаю, но явно ничего хорошего.

— А даже если так — ну и что? — повысил голос Женька. — Посмотри на меня, у меня хренов монстр внутри! Понимаешь, что хэппи-эндом тут не пахнет? В любом случае?

— Это мы ещё посмотрим, — прошипела Оля. Кажется, ей удалось подлезть собственными пальцами под его ладонь, но на этом успехи закончились. — И вообще… знаешь, задолбал со своей дурацкой жертвенностью!

— Говорит девушка, которая в нашу первую встречу попыталась убиться об монстра, чтобы спасти кучку малознакомых ребят, — парировал Женька. — Что изменилось? Чем я хуже тебя? Или герой здесь только ты?

— Да при чём тут героизм?! — чуть ли не завопила Оля, выгибая пальцы до ломоты в суставах. — Что может быть проще, чем сдохнуть, а?

Сбоку грохнул ещё один фонарь. На этот раз — ближе, намного ближе. Ещё чуть-чуть, и оно подберётся, и поймает, и сожрёт, или хуже, сдаст «им», и тогда…

Нет, не дождётся!

— В таком мире, как наш с тобой, героизм — это, мать его, жизнь, — с жаром продолжила она, проталкивая ладонь между его рукой и холодным металлом, с силой дёргая на себя, и снова, и снова. — Потому что умереть легко и можно в любой момент, об любую тварь, об какую душа пожелает! А жить — жить сложно, намного сложнее.

— Оля, послушай, у нас нет на это вре… — начал было Женька, но Оля не дослушала.

— Да, да, я понимаю! Я помню, что ты тогда говорил. И про одиночество, и про монстров, и про то, как это тяжело — жить ненормальной жизнью, терять родных, близких, притворяться, что всё окей, и при этом умирать внутри! Бегать от опасности и пытаться не сдаться. И это правда трудно! Я и сама поняла. Ничего на свете вообще труднее нет, чем жить! Особенно — вот так, как мы. Но… нужно!

Кончики пальцев, зажатые между его рукой и столбом, нащупали что-то на Женькиной ладони. Что-то знакомое, что-то болезненное. Она это видела на фудкорте, а он пытался от неё скрыть, чтобы не задавала лишних вопросов…

Голос хрип, на глаза наворачивались истерические слёзы. Тварь подступала всё ближе, но Оля продолжала — громко, почти срываясь на крик:

— Нужно, потому что зачем иначе это всё?! Вся эта борьба, все эти попытки, все эти рассветы и закаты, олимпиадный кружок, мамин дневник и то, как она на прощание желала тебе удачи, и всё остальное, всё, что делает нас счастливыми, понимаешь? Какой бы ужасной эта жизнь ни была, она всё ещё лучше, чем исчезновение, после которого ничего не будет, вообще ничего больше! Только чёрный дым и… монстры…

Она выплюнула залезшую в рот прядь и с силой вонзила ногти в глубокий порез на его правой ладони. Рука дёрнулась и разжалась, отпуская дорожный знак. Освобождая Женьку.

Похоже, она оказалась права. Именно через ранку тварь проникла в его тело, и именно через неё на «эту штуку» можно было воздействовать.

— Поэтому живи, — прошептала Оля. — И я тоже буду жить. Давай быть героями… вместе.

Перехватив его запястье, она бросилась вперёд по улице и потянула Женьку за собой.

— Наверное… не стоило… так расходиться, — пробормотал он, переводя дух. — Хотя ты была крута. Я бы не додумался про порез на руке.

— Прости, — прошептала Оля. — Я на самом деле… не собиралась. Случайно вышло. И то, и другое. Прости.

Она и впрямь не собиралась. Сейчас, в полутёмном предбаннике Дома культуры, когда всё осталось позади, ей стало мучительно стыдно за недавнюю вспышку. Оля ведь и сама не думала, что говорит, просто выкрикивала вслух слова, копившиеся на душе месяцами.

Не хотелось в этом признаваться, но убедить она пыталась не только его.

Себя тоже.

— Зря извиняешься, — Женька покачал головой. — Ты всё верно сказала. Жить сложно, но нужно, а этот мир — классное место даже с чудовищами. Я вечно об этом забываю, но ты права.

Он легонько ткнул её кулаком в плечо, и Оля несмело улыбнулась в ответ.

Они сидели на скамейке у стены предбанника. Около турникетов дежурил суровый бородатый дядька в форме, в местном обшарпанном Доме культуры смотревшийся неожиданно комично. Дядька то и дело косился на двух запыхавшихся подростков, что засели у стены и негромко о чём-то переговаривались, но замечаний не делал.

Внутрь они пока не заходили: слишком много народа и шума. Последние взбалмошные часы здорово вымотали обоих — хотелось хоть пару минут передохнуть в тишине и покое. Благо от твари пока оторвались. Если и найдёт, то не скоро.