Андрей Дашков - Малютка Эдгар

— А может, просто попытался хорошо спрятаться? — расширив глаза, предположил Голубой Джокер, и это лишь отчасти было шуткой.

Все четверо снова посмеялись, как люди, отлично проводящие время.

— Ступай, Фамке, — приказал Голубой Джокер. — Пора прикончить старого козла. Если справишься, можешь рассчитывать еще на один костюм. Как минимум.

Анна ощутила, что внутри нее — и, если на то пошло, внутри Фамке (а это уже смахивало на шизофреническую матрешку) — происходит нешуточная борьба. Старуха имела какие-то давние счеты с намеченной жертвой, и счеты эти были самого черного свойства. Но, помимо злобы, жажды мщения, пылающих обид и многих других канцерогенов, глубинной неутихшей болью выдало себя и странное, трудноописуемое чувство, в котором Анна лишь спустя время узнала извращенную любовь.

— Тебе туда. — Голубой Джокер ткнул пальцем в «черный квадрат» за спиной Белого.

Дядя тихо гордился собой. Он не только спас Малютку от (изнасилования?) экзекуции, но и обзавелся телохранителем для себя и молокососа. Оставались сущие пустяки. Выбраться из дома дядиного «старого друга». Выбраться из города дерьмоедов и трупоедов. Выбраться из синего мира. Избавиться от Харда. Сохранить жизнь и, по возможности, зубы. Эдди казалось, что всего этого многовато, чтобы почувствовать хотя бы проблески радости, но так уж устроен человек — он испытал огромное облегчение после своего сиюминутного избавления и готов был чуть ли не благодарить дядю за ловко обтяпанное дельце.

Правда, Эдди чуял некий подвох — как почти во всем, что дядя говорил и делал. Хуже, если нечто подобное чуял Хард. Однако по его каменной роже ничего понять было нельзя. Во всяком случае, он не медлил. Упаковал свою страшилку в штаны и достал из-под кровати сундучок, доверху набитый оружием.

При виде смертоносных железок дядя затрепетал от вожделения, которое частично передалось и Малютке. Тот ощущал такое и раньше, когда ему позарез хотелось иметь какую-нибудь игрушку. А теперь речь шла не об игрушках, вернее, об игрушках для взрослых. Эдди запутался и попросту любовался ими. Они внушали страх и надежду, но за этим таилась спокойная, застывшая, металлическая издевка — они ему не принадлежали.

Некоторые были вполне узнаваемы — клинки, пистолеты, кастет. А вот как управляются, например, с восьмилепестковым раскрывающимся металлическим зеркалом, он не мог взять в толк. Дядя не стал ему в этом помогать. Кое-что Эдгар явно приберегал для себя.

Рассовав по карманам и специальным креплениям свой внушительный арсенал, Хард бросил: «Жди здесь», — и бесшумным шагом, удивительным для такой туши, отправился наверх.

Когда он скрылся из виду, Малютка обернулся. Ворона уже не было, но под стеной с отверстием поблескивало его пронзительно-черное перо. Дядя заставил Эдди открыть сундук, чтобы «кое в чем убедиться». Он убедился. Ничего не завалялось. Под кроватью тоже. Ожидаемый результат — у Эдди сложилось впечатление, что, несмотря на устрашающую внешность, Хард далеко не идиот. Урок от дяди: испробуй все шансы до последнего, даже самые безнадежные.

Громила вскоре вернулся. Остановился на нижней ступеньке. Малютка отразился в «бельмах» и тут же понял: Хард догадывается об учиненном обыске. Наказание? Когда-нибудь потом… если до этого дойдет. Все-таки дядя умел торговаться.

Телохранитель «старого друга» — скорее всего, уже бывший — дернул головой: «За мной». Идти за Хардом было гораздо приятнее, чем перед ним. На секунду даже могло показаться… Эдгар отогнал шальную мыслишку, чтобы не дразнить судьбу, и так что-то слишком к нему благоволившую.

Сдерживая глупую и опасную пляску надежды внутри, Эдди едва поспевал за Хардом. Лязг засовов, открытая дверь, сгустившаяся синяя тьма. Ворон уже сидел на фонаре. При их появлении он снова рявкнул:

— У тебя есть книга?

Малютке ворон не то чтобы нравился, но был, по крайней мере, не так страшен, как его хозяин. При других обстоятельствах он, вероятно, даже показался бы забавным. И о какой, интересно, книге он спрашивал?

Дядя вкрадчиво заговорил вслух:

— Раз уж мы стали спутниками, не мог ли ты сделать мне одолжение и пристрелить чертову птицу? Она мне на нервы действует…

Хард посмотрел на него долгим взглядом, и только несколько минут спустя Эдди понял, что его жизнь повисла на волоске, причем этот волосок был гораздо тоньше того, на котором она удержалась совсем недавно, в каморке любителя мальчиков.

Дядя осекся. Он догадался о чем-то. Малютка — еще нет.

Наконец громила сделал выбор.

— Хард там, — счел необходимым сообщить он и ткнул пальцем в ворона.

Фамке испытывала облегчение, покидая комнату с улыбающимися шутниками, но Анна — другое дело. Услышанное и увиденное надолго заморозило ее сознание — как смертный приговор или, скорее, приговор к пожизненному заключению в какой-нибудь специализированной лаборатории для психопатов. И опять не было ни намека на сон и спасительный кошмар, даже после того как она раздвинула две полосы разрезанного холста, протиснулась между ними и оказалась сначала в полутьме, проколотой бьющими сзади спицами тускнеющего света, а затем и в полной темноте.

Старуха, похоже, пребывала в полной уверенности, что указанный Джокером путь рано или поздно приведет куда надо. Поскольку Анна шла как заведенная, претензий со стороны Фамке пока не возникало. Обе забыли о времени, а время забыло о них. Иллюзия движения, иллюзия существования. Странное ощущение размытых границ тела, и еще более странное его растворение, истечение изнутри наружу, перемешивание с внешним миром — будто разводы случайно разлитой акварельной краски на влажной бумаге. Из нее испарялись символы ее «я», которые прежде она считала неотделимыми. По мере того как летучие вещества покидали ее, она иссыхала, превращалась в пергамент с едва различимым отпечатком себя, по которому лишь с большим трудом можно было восстановить прежнюю личность.

Но вот перед ней появилось что-то вроде крупноячеистой сетки размером с дверь. По мере приближения сетка растягивалась, на ее фоне проступил бледный рисунок: мозаика из повторяющихся фрагментов морского дна. Пройдя сквозь мглистую, будто и впрямь подводную, преграду, а затем сквозь невидимую тончайшую завесу, которая заново обволокла ее, втянула под кожу и отсоединила от пуповин отравляющей разум темноты, Анна угодила под секущие струи горячей воды.

Ее окружали хромированный металл и пластик. Сквозь клубящийся пар пробивалась изящная — другого слова не подберешь — подсветка. Анна ничего не различала ниже уровня пояса, а выше полупрозрачный пластик был пробит в нескольких местах — круглые отверстия размером с мелкую монету, породившие трещины. Она попыталась шагнуть вперед и наткнулась на скользкое обнаженное тело, которое скорчилось в — а чем еще это могло быть? — поддоне душевой кабины. Мокрые волосы закрывали лицо. Их структура, длина, цвет… Более чем знакомые ощущения при случайном прикосновении. Анна отпрянула — и уперлась лопатками в заднюю стенку. На секунду ее охватила паника дикаря, угодившего в клаустрофобный ад цивилизации. Фамке выматерилась — чтобы снова почувствовать себя хозяйкой положения, ей требовалось нечто иное, нежели внезапный душ в непонятной компании. «Да брось — в компании мертвеца».