Андрей Дашков - Малютка Эдгар

«Размечтался, сопляк, — раздался в голове голос дяди Эдгара. — Комнатку вспомнил, мамочку… Но против стаканчика рома лично я не возражал бы. Что-то прохладно в этом сраном городишке…»

«Сраный городишко» поразил воображение Малютки, которое быстро переключилось с воспоминаний на поток новых впечатлений. Прежде всего, этот город не был похож ни на один из городов, которые Эдди видел по телевизору. Да он и выглядел совсем не так, как, в его представлении, должны были выглядеть пригодные для жизни города. Даже небо над ним было зловещим и жестоким — Эдди почуял это нутром, хотя ни за что не сумел бы объяснить, с чего он это взял. Не было ни разящих молний, ни секущего ледяного дождя, ни сбивающего с ног ветра… но отчего-то здешние небеса напоминали ему бледную нездоровую кожу, под которой скопилась готовая пролиться кровь.

«Кровь, — согласился дядя Эдгар. — Она льется на этих улицах постоянно. Поэтому гляди в оба, деточка. А еще важнее, слушай дядю и не вздумай мне мешать, иначе мы очень быстро сдохнем. По рукам?»

Малютка поспешно спрятал руки за спину, решив, что дядя интересуется, не хочет ли он схлопотать по рукам. Потом до него дошел смысл вопроса. Дядя с ним договаривался . Это было что-то новенькое — для Эдди. Оказывается, они нуждались друг в друге. Раньше это было чем-то вроде неизбежного и немного назойливого постороннего присутствия там, где человек, вообще-то, должен оставаться один. Но здесь, как доходчиво объяснил дядя, их партнерство становилось вопросом выживания.

Эдди кивнул, забывшись, и тотчас пожалел об этом. «Хочешь, чтобы тебя приняли за дурачка? — прошипел Эдгар. — Ты такой и есть, но дурачков убивают первыми, а это не входит в мои планы. Не разговаривай сам с собой и не смотри в глаза тем, кто больше тебя. Это значит, никому не смотри в глаза! А теперь нам направо. Пошел!»

И он пошел. Повернув голову, успел заметить боковым зрением, откуда начался его путь. Странное дело, позади не было ни прохода, ни двери. Только ниша в каменной стене, в которой когда-то стояла статуя. От статуи остались только две мраморные ступни и валявшиеся тут же обломки других частей тела, выглядевших по отдельности немного пугающе.

Лишь сделав несколько шагов, Малютка вдруг понял, что вокруг гораздо непривычнее и страшнее, чем ему показалось в первую минуту. Кто-то — не иначе, дядя — защищал его от лобового столкновения со «сраным городом», но теперь, очевидно, решил, что можно понемногу впускать в сознание Эдди здешние кошмары.

Для начала, светило над городом напоминало синюю воронку с черной точкой в середине. Жерло воронки извергало болезненное фиолетовое сияние, будто потоки гноя. От всепроникающей синевы дома казались гигантскими нагромождениями сырого мяса, а изредка попадавшиеся на глаза существа выглядели так, словно какой-то хирург-психопат выкроил их из ошметков содранной кожи. Причиной вездесущего запаха гари и ощущения липкого воздуха были тысячи труб, обильно истекавших угольным дымом.

Вскоре Эдди также заметил, что кое в чем дядя прав, — ему и впрямь стало холодно. Куртка, в которую он был одет, грела плохо, но, что еще хуже, была настолько яркой, что, облученная здешним ультрафиолетом, переливалась и блестела, превращая Малютку в ходячую приманку. Стуча зубами, он снял ее, вывернул наизнанку и снова надел. Темно-серая подкладка как нельзя лучше соответствовала его желанию сделаться незаметным. Натянув на голову вывернутый капюшон, он решил, что слился с землей, тенями, потемневшим камнем и представляет для аборигенов не больший интерес, чем насекомое.

Он ошибался.

Малютка пересекал улицу и находился прямо посередине, когда Эдгар внезапно скомандовал: «Стой! Снимай штаны! Садись, будто тебе позарез надо прогадиться. А лучше сделай это по-настоящему. И поторопись, придурок!»

Эдди это очень не понравилось, вся его стыдливость восстала против такого (неприличного?) позорного деяния, но он помнил уговор. Вдобавок — и это подстегнуло его лучше любых слов — он спиной почувствовал приближение чего-то неописуемого, гнавшего перед собой волну жути. В такой ситуации присаживаться посреди улицы со спущенными штанами и превращаться в неподвижную жертву казалось Малютке верхом идиотизма, однако разве дядя уже не доказал ему, что спорить с ним — себе дороже?

Эдди удалось расстегнуть «молнию» на джинсах, спустить их до колен и присесть почти мгновенно. Какая-то тень нависла над ним, окутав облаком смрада, по сравнению с которым полуразложившийся труп собаки был благоухающей клумбой. От этой вони у него затрепыхался желудок, помутилось в голове и вылезли из орбит глаза. Малютка боялся не то что обернуться, но даже шевельнуться. Он сжался в крохотный комок, пропитанный отвращением и страхом. Для стыда уже не осталось ни места, ни времени. «Лучше сделай это по-настоящему»? Что ж, у него получилось. Без малейших усилий. Само собой. Он выдал почти жидкую струю, которая ничего не могла добавить к умопомрачительному смраду.

Следующая мысль, пробившаяся на поверхность, — о том, чем бы подтереться, — несмотря на свою смехотворность, возможно, спасла Малютку от обморока. Дядя напомнил: «В правом кармане». Эдди сунул туда руку. Вытащил купюру, довольно крупную. Деньги на что-нибудь «вкусненькое». После шоппинга родители обещали ему кафе. Сдачу он собирался припрятать — собирал на «Хеклер унд Кох» для своей коллекции. Теперь деньгам нашлось другое применение. Вот тебе и «вкусненькое»! А некупленной копии «Хеклера» было ни капли не жаль. Все равно это барахло не стреляло, и значит, было абсолютно бесполезным…

Опустив голову, Эдди вдруг с ужасом обнаружил, что точно под ним в земле открылась дыра и в этой дыре видна уродливая морда. Без глаз, с приплюснутым носом и громадным безгубым разинутым ртом. Похожие на битую керамическую плитку зубы торчали наружу. Челюсти работали. Зубы стучали в опасной близости от его заледеневших шариков и до предела уменьшившегося пениса.

Он не мог поверить: это… создание… жадно пожирало его дерьмо! Быстро справившись с жалкой кучкой и не дождавшись добавки, оно захлопнуло пасть, медленно погрузилось обратно под землю и скрылось в черной глубине дыры, словно мурена или червь, оставив после себя оползень взрыхленной земли…

Малютка не вскочил сразу только потому, что ноги сделались рыхлыми и бессильными. И вонь ведь никуда не делась — его по-прежнему мутило. Даже удержаться на корточках он сумел с большим трудом. Дядя, ощутив этот приступ слабости и дурноты, сказал:

«Не дергайся, это всего лишь дерьмоед».

Всего лишь ?!

Дядя добавил:

«Кажется, пронесло. А ты молодец, щенок. Становишься послушным».