Юлия Фаро - Прощай, гуня-кандальник

Ещё раз жестом призвав Гуню к молчанию, Люба нехотя выпила стакан воды, съела небольшой кусочек мяса, демонстративно изобразила зевоту и, расстелив постель, легла на кровать, накрывшись одеялом по самую макушку. Так она могла тихонько разговаривать с пращуром, не привлекая внимания наблюдателей.

- Я тут что вспомнил-то... - торопливо начал говорить Гуня опять в самое ухо Любы и вдруг замолчал, как бы размышляя над посетившей его мыслью.

- Говори, Гунечка, что вспомнил? - требовательно прошептала она.

- Дык... Лукерьино заклинание, в котором она со смертью торговалась да будущее всему нашему роду пророчила... Давай-ка я тебе слово в слово повторю всё, что у ведьмы в дому услышал. Значится так... - и Гуня распевно зашептал:

- Душу раба Егория в нож загоняю, до поры до времени сохраняю. Жизнь его человечью в Анну впускаю, у смерти девку выкупаю. Назначай, тёмный господин, цену - начинаем колдовскую мену. Слово моё - потомству Егорьеву быть! Да мужикам полный век не жить! Через полтора века девка народится... Окажется ведьмой-гадуницей...

Закончив повторять заклинание, Гуня горестно вздохнул.

- Ну что скажешь, Любушка... Может, всё-таки вспомнишь, как девки в сорок превращаются? Ведьма-гадуница завсегда птицей стать умела. А это тебе сейчас ой! как бы пригодилось...

- Так ты про это... - всхлипнув, протянула Любочка. - На картине Сэма тоже сорока была нарисована, только я сейчас про сына своего думаю... Что будет с моим ребёнком?

- Если я правильно эту чёртову бабу услышал-понял, то по моему уразумению... Пугает она тебя, и потому - как сама боится. Окромя неё, гадюки, никто точно не знает, когда она силы лишится, когда сорок сроков обновления крови истекут. Вот и хочет держать тебя до момента рождения младенчика около себя. Навроде как про запас... Да только если ты думку имеешь, как украденное дитя со временем вернуть, то бежать нужно. Здесь тебя после его рождения и приговорить могут... Подумай, Люба, может, вспомнишь аль почувствуешь, как Лукерья птицей становилась... - с надеждой в голосе попросил Гуня.

Люба резко стянула с головы простынь и как-то странно посмотрела на Егория.

- Слова простые, их-то я запомнила. Но получится ли у меня? Не знаю... Вернее, не до конца верю, - обречённо констатировала девушка.

- Так, ясен пень, без веры ничего ни у кого не получается! А ты - верь! Лукерья - баба тёмная, деревенская - могла! А ты - такая умница-разумница! - неужто не сможешь?! Не бывать такому! Наша порода Кандальниковых сильной да упрямой была, не мытьём так катаньем своего добивалась! Давай, пробуй!

Пристыженная и раззадоренная Егорием Люба решительно встала с кровати и, подойдя к зеркальной дверце платяного шкафа, посмотрела на своё отражение. Со стороны могло показаться, что разглядывая себя в зеркале, гостья принялась напевать грустную песню.

- От зе мли оторваться,

В высь подняться!

Вместо каждой руки - крыло,

Н а моё добро, на ворогов зло !

Медленно растягивая слова и придавая значение каждому слову, Люба пела, ни разу не "промазав" мимо интонаций Лукерьи и не переврав смысл...

От пронзительной боли она зажмурила глаза и еле устояла на ногах. Ей почудилась, что каждую её вену и капилляр распирает невидимая сила. Кровь в её теле словно застыла, превратившись в вязкую смолу. Выворачивало все суставы, казалось, что трещали и ломались кости, рвались связки и сухожилия...

Она хотела, было, схватиться руками за гудящую, наливающуюся свинцом голову, но не смогла. Руки, став огромными и чужими, не слушались свою хозяйку. А когда Люба смогла размежить слипшиеся веки, то из зеркальной глади на неё смотрела чёрно-белая сорока с глянцевыми крыльями, отливающими сине-зелёным цветом поверх тёмного оперения.

Боль тут же исчезла...

- У меня получилось! - забыв о конспирации, хотела закричать Любочка.

Но получилось другое...

- Че-че-че-че! - прострекотала сорока, переступая с лапы на лапу.

"Но я совсем не умею летать!", - в глубине души новоявленной ведьмы-гадуницы испугалась Люба.

Она испугано завертела головой, словно ожидая услышать подсказку. Но в этот же момент ощутила и абсолютно новое чувство, которое, находясь в человеческом теле, ощущать ей никогда не приходилось.

Воздух!

Воздух, наполнявший помещение, был наполнен потоками разной скорости и температуры. Невидимые волны, недоступные для восприятия людей, были хорошо известны птичьему телу. Тёплые и прохладные струи циркулировали повсюду.

Повинуясь непонятному желанию, Любаша-сорока расправила крылья, сделав так, что незримая вертикальная сила сама приподняла её на полом и понесла ввысь. Догадавшись взмахом крыльев выровнять траекторию полёта, она без труда поднялась к окну и вылетела наружу.

На улице поток тёплого воздуха ещё более усилился, словно лифт, он поднял её на такую высоту, что дом Гастропода сделался величиной не более карманной зажигалки.

Любка с удовольствием кружила в небе. Она поднималась в потоке широкими кругами, пока не почувствовала, что рядом есть и другой "воздушный фонтан", правда, не такой сильный, как предыдущий. Помогая себе крыльями, сорока переместилась в его прохладные струи, тут же пойдя на снижение.

Прошло несколько минут, и Любочка на удивление быстро научилась ориентироваться в "столбах" восходящих и нисходящих потоков воздуха, используя их энергию, чтобы подниматься и снижаться над землёй.

"Обычный человек, проводя всю свою жизнь на поверхности Земли, не имеет ни малейшего представления о всевозможных воздушных течениях, которые дарят пернатым прекрасную возможность полёта! Да, именно прекрасную!", - восторженно подумала Люба.

Она освоилась в небе настолько, что теперь всем своим птичьим телом чувствовала не только потоки воздуха, но и его пульсацию. Это помогло ей передвигаться горизонтально над совершенно ровной местностью - только за счёт энергии неоднородного биения потока. Немного потренировавшись, она освоила три типа парения: парение в горизонтальном ветре, дующем слоями, при котором скорость ветра с высотой заметно возрастала; парение в горизонтальном порывистом ветре; парение в ветре с вертикальными пульсациями.

После чего, окончательно осмелев, она энергично замахала крыльями. Сначала движения были хаотичными, и она на долю секунду почувствовала, что теряет контроль над полётом, рискуя камнем свалиться на землю. Но быстро поняла секрет: взмах крылом вверх следовало совершать более быстро, а опускать крыло - медленно и более плавно. Приноровившись и успокоившись, Люба-сорока поняла, что теперь сама может задавать и ускорение, и замедление своему полёту.

"Интересно, какая у меня крейсерская скорость? - иронично подумала Любка, и тут же у неё в мозгу зазвучал знакомый голос Серафимы Андреевной, медленно диктующей условие задачи на контрольной по математике: "Воробей пролетает двенадцать километров за четыре минуты. Сороке, для того чтобы преодолеть такое же расстояние, понадобится на восемь минут больше. Вопрос: сколько километров пролетит сорока за час, и какова её скорость?"...