Карен Макквесчин - Проклятие Гримм-хауса [litres]

– Так держать, Максин! – тётя Шарман с восторгом захлопала в ладоши. – Давай ещё!

Музыка всё ускорялась, и тётя Максин в развевающейся юбке закружилась ей в такт. От поднятой ею пыли у Хэдли защипало глаза.

– Я Хэдли! – завывала тётя Максин. – Все смотрите на меня! Однажды я поднимусь на сцену, чтобы тысячи людей аплодировали мне!

– Давай, сестра, давай! – тётя Шарман давилась от хохота.

– Я Хэдли, – Максин всё не унималась. – Я танцую и танцую, чтоб мне хлопали, чтобы меня любили! Вот зачем я не щадила себя и столько занималась! Я хочу, чтобы все обожали меня и восхищались мною! – Старуха крутилась по комнате, заламывая руки, и повторяла: – Любите меня! Обожайте меня! Я могу танцевать!

– Это всё неправда! – не выдержала Хэдли, выскочив на середину комнаты. – Неправда!

Тётя Максин застыла на полушаге и с картинным жестом воскликнула:

– Оно заговорило!

– Что, дорогуша? – тётя Шарман встала и сняла иглу с пластинки. – Что ты сказала?

У Хэдли было такое чувство, будто она очнулась ото сна: девочка стиснула кулаки, чтобы не испугаться, но твёрдо решила высказать то, что наболело:

– Это всё неправда. Ничего подобного! Я никогда не танцевала ради аплодисментов или чтобы меня любили и мной восхищались! – Хэдли тут же вспомнилось, сколько раз она танцевала в этой вот самой комнате. – Я буду танцевать, даже если останусь последним человеком на Земле. Потому что я люблю танцевать. И я рождена для танца.

– Ну так валяй, – фыркнула тётя Максин. – Здесь и сейчас, – она кивнула на пол перед собою.

– Нет.

– Тогда не вижу причины, по которой нам бы стоило любоваться на твою кислую физиономию. Сейчас же отправляйся наверх. И не высовывайся до утра.

Но Хэдли не двинулась с места.

– Я хочу знать правду о том, что случилось с моими родителями.

– Только не начинай это снова! – взвыла тётя Шарман.

Но Хэдли уже не могла больше молчать:

– И где я сейчас нахожусь? У этого места есть адрес? Почему вы держите меня под замком?

– Дорогая Хэдли, – тётя Максин явно едва сдерживала ярость. – Я понимаю, что тебе сейчас нелегко, но уверяю тебя, что мы действуем исключительно тебе во благо. Мир за этими стенами – тёмное, страшное место. Ты и сама не захочешь туда попасть, уверяю тебя. А мы с сестрой держим тебя в безопасности.

– И нечего поднимать столько шума, малышка, – сказала тётя Шарман. – Мы же не виноваты, что с твоими родителями что-то случилось.

– Я хочу домой, – Хэдли почувствовала, как предательски дрожит нижняя губа.

– А я хочу, чтобы ты танцевала, – возразила тётя Максин. – Но судя по всему, нам обеим не светит получить желаемое.

– Мне нужны ответы! – Хэдли сама удивилась своей отваге. – Я хочу знать, что я тут делаю.

И тут в люстре под потолком помутнели и зазвенели все хрустальные подвески. Тени на стене пустились в такой дикий пляс, что от одного вида делалось тошно. На какой-то миг могло показаться, что дом вот-вот рухнет. Хэдли невольно схватилась за спинку кресла тёти Шарман. А когда всё прекратилось, тётки обменялись совершенно непонятными для Хэдли взглядами.

– Довольно, Хэдли, – сказала тётя Максин. – Мы все устали, и нам давно пора спать. Отправляйся к себе в комнату, а завтра мы поговорим.

Хэдли нехотя поплелась к себе, однако задержалась в коридоре. Она услышала, как тётя Шарман сказала:

– Зря ты не заставила её помыть посуду. Теперь придётся делать всё самим.

А Максин ответила:

– А если бы она не побрезговала объедками? Завтра она будет шёлковой от голода.

– Что за упрямая девчонка! Похоже, она вот-вот избавится от твоих чар. Может опять отказаться танцевать, а наша магия на исходе.

– Ха, она будет танцевать, ещё как будет! – самодовольно заверила тётя Максин. – Она больше не будет гулять и есть тоже не будет – пока не станцует. Погоди, увидишь. И дня не пройдёт – будет сама проситься танцевать как миленькая!

– Ещё немного, и этот пыл будет наш! – замурлыкала тётя Шарман, тётя Максин присоединилась к ней на втором куплете, и Хэдли всё ещё слышала их визгливое пение, пока поднималась на третий этаж.

Хэдли едва успела улечься, когда в дверь постучали.

– Хэдли, дорогуша! – дверь распахнулась, и в проёме показалась физиономия тёти Шарман. – Мы можем войти?

Не дожидаясь ответа, обе тётки шагнули в комнату. Девочка в испуге подскочила на кровати.

– Вы хотите, чтобы я встала? – Свет из коридора неприятно резал глаза.

– Нет, нет, что ты, дорогуша, – заворковала тётя Шарман. – Лежи, отдыхай, – она обошла вокруг кровати и села на край, пригласив сестру занять место напротив. И когда тётя Максин опустилась на кровать со своей стороны, Хэдли обнаружила, что натянувшееся одеяло прочно прижало ноги к тюфяку. – Мы просто хотели с тобой поговорить. Правда, Максин?

– Просто поговорить, – тётя Максин осклабилась в кривой улыбке.

Тётя Шарман продолжала:

– Кажется, у нас всё пошло не так гладко, как хотелось бы, и мы решили наверстать упущенное.

– Ладно, – Хэдли в тревоге вертела головой.

Когда тётки торчали напротив друг друга, трудно было понять, на кого надо смотреть.

– Ты могла немного перетрудиться, – сказала тётя Шарман.

– Да? – Хэдли прикинулась, что рада это слышать, хотя ей казалось, что она знает, к чему это ведёт.

– Возможно, мы были немного суровы, – сказала тётя Шарман. – Ты согласна, сестра?

– Я бы не сказала, что мы были суровы, – возразила тётя Максин. – По сравнению с нашим детством с маленькой мисс танцовщицей здесь обращаются как с принцессой.

– Сестра! – одёрнула её Шарман. – Вспомни, о чём мы договорились. – И она добавила сквозь стиснутые зубы: – Строго по плану.

Тётя Максин сокрушённо вздохнула.

– Хэдли, – начала она, уставившись куда-то в пространство за спиной у девочки. – Мы хотим, чтобы ты знала: мы могли показаться тебе суровыми только потому, что старались действовать исключительно тебе во благо. Мы твои тётки, – слова лились до ужаса монотонно. – Что ещё? Ах да. Мы заботимся о тебе и любим тебя.

Тётя Шарман взмахнула рукой:

– Она хочет сказать, что мы твои любящие тётки и мы о тебе заботимся.

– Ну а я что сказала? – фыркнула тётя Максин.

– Нет, ты сказала не то. Ты прожевала все слова. Неужели нельзя было выучить как следует, ты же столько раз их повторяла!

– Эта малявка всё равно не заметит разницы, – и тётя Максин принялась трясти пальцем перед носом у Хэдли. – Ты только глянь на неё. Ни одной мысли. У амёбы и то больше мозгов, чем в этой черепушке!