Карен Макквесчин - Проклятие Гримм-хауса [litres]

– Я всего лишь помогаю тебе спастись, – возразила Игла. – Нечего на меня бросаться.

Хэдли открыла рот, собираясь сказать, что она не бросается, но Игла уже упорхнула. Поскольку всё было готово, Хэдли оставалось лишь отойти в сторонку, готовясь к эффектному выходу.

– Это ещё что? – возмутилась тётя Максин, едва оказавшись в холле. Она сердито ткнула пальцем в стол, торчавший ровно в центре комнаты.

Из своего угла выскочила Хэдли, грациозно помахивая зонтиком. В один лёгкий прыжок она оказалась на столе и выпрямилась.

– Это сюрприз для вас. На такой сцене вы лучше увидите, как работают мои ноги.

– Слезай сейчас же! – сердито приказала тётя Максин. – Придумала тоже: по мебели скакать!

– Ты же упадёшь и расшибёшься! – воскликнула тётя Шарман.

– Не упаду, – заверила Хэдли. – Я весь день репетировала. У меня всё получилось.

Тётя Максин рванулась было, чтобы схватить девочку за ногу, но Хэдли уклонилась в изящном пируэте. Старуха попыталась снова, но промахнулась.

– Какая шустрая! – с восхищением заметила тётя Шарман. – И ты только посмотри, какая она сегодня вдохновлённая! Почему бы не дать ей шанс?

– Дать шанс? – голос тёти Максин превратился в дикий визг. – А вдруг она свалится и свернёт себе шею, тогда что? Пыл умрёт вместе с нею, а мы даром потеряем время! – она застыла, задрав голову и следя за тем, как Хэдли кружится на столе в пируэтах и реверансах.

Тётя Шарман подошла к виктроле и включила музыку.

– Ну пожалуйста, сестра, – сказала она.

Послышались первые аккорды, и тётя Максин удалилась к своему креслу, сердито взмахнув руками. Тётя Шарман заняла своё место и добавила:

– Вот увидишь, Максин. У меня хорошее предчувствие. Она выложится до конца. Это будет лучшее выступление в её жизни.

– Смотри не ошибись, не то пожалеешь, – буркнула тётя Максин.

А Хэдли принялась что-то изображать с помощью зонтика: раскрыла его, снова закрыла и перепрыгнула, держа в руках.

– Да! – тётя Шарман ударила в воздух кулаком. – Чудесно, Хэдли!

Даже тётя Максин понемногу смягчилась и принялась отстукивать туфелькой ритм.

– Миленько, – похвалила она.

Над головой Хэдли люстра очнулась и тускло засветилась, гудя от предвкушения. Хэдли понимала, что у неё остаётся совсем мало времени на главный ход. Она отвлекла тёток высоким махом ноги с тремя пируэтами. Тётя Шарман хлопала так громко, что заглушила музыку. У тёти Максин в восторге приоткрылся рот.

Люстра щёлкнула, готовая поглотить энергию Хэдли. Девочка посмотрела на потолок и увидела, что там сидит Игла, следя за происходящим. В любой миг у неё заберут пыл, и останутся лишь сожаления и тоска в горке пепла. А её увлечёт обратно домой, лишённую воспоминаний о Гримм-хаусе и том, что здесь произошло, обречённую удивляться, отчего у неё больше нет ни таланта, ни желания танцевать. Она уже почувствовала, как что-то тянется к ней сверху: сейчас или никогда! Девочка отважно зацепила изогнутой рукояткой зонтика крюк на люстре и дёрнула. Люстра не поддалась, и тогда она оторвала ноги от стола в попытке сорвать люстру с потолка всем своим весом. Цепь натянулась. Опустилась на пару сантиметров, ещё на пару…

– Ты что делаешь?! – завопила тётя Шарман.

Болтаясь под люстрой в воздухе, Хэдли мельком увидела искажённое яростью лицо тёти Максин.

– Довольно! – рявкнула старуха, вскакивая с места. Хэдли ещё запомнила, как тётя Максин со всего маху ударила её в спину, скидывая с люстры. Она пролетела в угол комнаты и рухнула вниз, головой ударившись об пол. И наступила тьма.

Хэдли заморгала, избавляясь от темноты, и увидела нависшее над нею лицо тёти Шарман.

– Как я здесь оказалась? – спросила девочка, оглянувшись.

Она лежала на спине в своей спальне в Гримм-хаусе, и старуха прижимала ей ко лбу мокрую тряпку. Хэдли так и была обута в танцевальные туфли и чувствовала, как на затылке набухает болезненная шишка – значит, да, это случилось. Она повисла на люстре, но едва почувствовала, как цепь поддаётся под её весом, как была сброшена на пол тётей Максин. Ей почти удалось отодрать люстру от потолка – но не до конца.

– Ах, Хэдли, маленькая тупица, – тётя Шарман поцокала языком. – Ты хоть представляешь, что натворила? – Она окунула тряпку в холодную воду, отжала и приложила сперва ко лбу, а потом к щекам девочки. От этой ничтожной заботы Хэдли вспомнила маму и отчаянно затосковала по дому. – Сестра рвёт и мечет. Ты же могла всё испортить. О чём ты только думала?

Хэдли села и быстро приняла решение. Если тётя Шарман считает её тупицей, она готова сыграть эту роль.

– Ей не понравился мой новый танец? – девочке даже удалось изобразить плаксивую гримасу. – Но я же репетировала целый день, я так хотела порадовать вас обеих! – она театрально заломила руки. – Умоляю, простите меня!

– Ты глупая девчонка, – несмотря на суровые слова, голос тёти Шарман смягчился. – Как тебе могло вообще прийти в голову висеть на люстре?

– Я видела это в кино, – Хэдли заставила задрожать нижнюю губу. – Зрители пришли в такой восторг, что стоя аплодировали танцовщице. И я думала, что вам это тоже понравится, – она даже наклонилась, прижавшись головой к плоской груди тёти Шарман, и выдала несколько горестных рыданий. Вряд ли это можно было назвать её лучшим представлением, но судя по тому, как тётя Шарман погладила девочку по спине, это подействовало.

– Ты чуть не сломала люстру! – сказала тётя Шарман. – Нам повезло, что мы вовремя тебя остановили и она по-прежнему исправна.

– Простите… – Хэдли захлюпала носом. – Мне так жалко, что я не смогла вас порадовать. Я так старалась, – как это ни странно, но последние слова подействовали на саму Хэдли: в глазах вскипели слёзы. – Я старалась изо всех сил!

– Ладно, ладно, – тётя Шарман со вздохом приподняла голову Хэдли. – Максин грозилась с тобой расправиться, но я уговорила дать тебе ещё один шанс.

– О, спасибо! – Хэдли выпрямилась и вытерла слёзы. – Тётя Шарман, вы лучше всех! Ведь вы так милы, так приятны в общении, так добры!

Тётя Шарман явно смутилась. На миг Хэдли испугалась, что старуха вспомнит строчки из стихотворения Ника, но тут же стало ясно, что она не уловила связи.

– Ну… да, – тётя Шарман проглотила лесть. – Я уговорю сестру позволить тебе ещё один танец, но учти: это в последний раз. Если ты станешь дёргать ещё что-то – даже боюсь подумать, что случится. У Максин такой вспыльчивый нрав.