Генри Каттнер - Смех мертвых [сборник litres]

Записка была подписана Сандрой Колтер, женой Хесса. Это было странно. Видел ли он эту записку? Позади послышалось чье-то дыхание. Это оказался Джим, мальчик-слуга.

– Мист Прескотт, – прошептал он, глядя на листок в моих руках, – я нашел эту записку вчера вечером. Мист Хесс не видел ее. Это письмо Ми Колтер.

Он замолчал, и я прочел в его глазах страх – явный, неприкрытый страх. Мальчик ткнул коричневым пальцем в записку.

– Видите, мист Прескотт?

Он указывал на чернильное пятнышко, которое наполовину замазало подпись.

– И что? – спросил я.

– Его размазал я, мист Прескотт. Когда я взял записку, чернила еще не высохли.

Я уставился на него. Он поспешно повернулся при звуке шагов на лестнице. Это, шатаясь, спускался Хесс Деминг.

Думаю, именно тогда я начал понимать ужасную правду. Я не поверил в нее, хотя… нет, не тогда. Это было слишком фантастично, слишком невероятно. Но все же что-то вроде правды, очевидно, забрезжило в голове, поскольку не было никакого другого объяснения тому, что я сделал.

– Что ты там смотришь, Март? – спросил Хесс.

– Ничего, – спокойно ответил я, смял записку и сунул в карман. – По крайней мере, ничего важного. Ты готов?

Он кивнул, и мы направились к двери. Мельком я увидел, как Джим глядит нам вслед с облегчением на темном худом лице…

Крематорий находился в Пассадене, и я оставил там Хесса. Я хотел остаться с ним, но он отказался. Видимо, не хотел, чтобы кто-то видел, как сжигают тело Сандры. Я понимал, что так ему будет легче. Поэтому поехал коротким путем через Голливудские Холмы, и вот там-то возникла проблема.

У машины сломалась ось. После недавних дождей дорога раскисла, и мне с трудом удалось не перевернуться. Потом пришлось идти пешком больше мили до ближайшего телефона, после чего я потратил еще больше времени, ожидая такси. Было уже почти восемь вечера, когда я добрался до студии. Охранник впустил меня, и я поспешил к шестому павильону. Было уже темно. Ругаясь шепотом, я свернул за угол и чуть не столкнулся с маленькой фигуркой. Это был Форрест, один из наших операторов. Он странно вскрикнул и стиснул мне руку.

– Это вы, Март? Послушайте, вы можете сделать мне одолжение? Я хочу, чтобы вы взглянули на пленку…

– Сейчас мне некогда, – сказал я. – Вы видели где-то здесь Джин? Я должен…

– Я об этом же, – поежился Форрест, невысокий, сухой малый с обезьяньим личиком, но оператором он был хорошим. – Они уехали – Джин, Харди и шевалье. Есть кое-что странное в этом парне.

– Вы так считаете? Ну, я позвоню Джин. Я завтра просмотрю, что вы сняли.

– Дома ее не будет, – сказал Форрест. – Шевалье повез ее в «Гроув». Послушайте, Март, вы должны увидеть пленку. Или я разучился обращаться с камерой, или француз – самое необычайное из всего, что я когда-либо снимал. Пойдемте в смотровую, Март… У меня все уже готово. Я сам проявил ее.

– Ладно, – согласился я и отправился за Форрестом в смотровую. Там я занял место в небольшом темном зальчике, слыша, как оператор возится в проекционной будке. Затем он включил связь и сказал:

– Харди не хотел делать предварительных снимков… настаивал на этом, знаете ли. Но босс велел мне включить одну из автоматических камер слежения, – чтобы не беспокоить актеров шумом, – просто чтобы понять, как француз будет выглядеть на экране. Удачно, что это оказалась одна из бесшумных камер, иначе бы Харди что-то заподозрил. Смотрите, что получилось, Март!

Раздался щелчок, когда Форрест выключил связь. На экране вспыхнул белый свет, и тут же появилось изображение – шестой павильон. Обстановка была непривычной: викторианская комната с мягкими плюшевыми креслами, картинами в золоченых рамах, сбоку стояла отвратительная этажерка. В кадр вошел Джек Харди. На экране его лицо особенно походило на череп, покрытый обвисшей, сморщенной кожей. За ним появилась Джин в сшитом на заказ костюме – на репетиции никто специально не одевается, – а позади нее…

Я заморгал, думая, что у меня что-то случилось с глазами. По экрану поползло что-то вроде светящегося тумана – овального, высотой в человеческий рост. Вы видели нимб света на экране, когда осветитель направляет прожектор прямо на камеру? Ну… примерно так это и выглядело, за исключением того, что там не было никакого прожектора. И что самое ужасное, свет двигался в том же темпе, в каком шел бы человек. Связь снова включилась со щелчком.

– Когда я увидел негатив, – сказал Форрест, – то подумал, что он просто засвечен. Только не было там никакого света. Смотрите сами… – Овальный, светящийся туман остановился возле Джин, она смотрела прямо на него с улыбкой на губах. – Март, когда это снималось, Джин уставилась прямо на француза!

– Остановите, Форрест! – хрипло сказал я. – Вот тут.

Пленка остановилась. Джин была повернута к камере профилем. Я подался вперед, уставившись на то, что заметил на ее шее. Это были едва различимые крошечные бесцветные точки на горле Джин слева… Такие же ранки я видел на горле Джека Харди прошлой ночью!

Внезапно щелкнула, выключаясь, связь. Экран вспыхнул ослепительно белым, затем почернел.

Я немного подождал, но из будки не доносилось ни звука.

– Форрест, – позвал я. – У вас все в порядке?

Ни звука в ответ. Даже слабого гудения проектора. Я встал и быстро направился в конец зала. В будке было две двери. Одна открывалась на лестницу, ведущую вниз на улицу, в переулок. И еще было отверстие в полу, куда вела из зала металлическая лесенка. Я быстро поднялся по ней, в душе зарождалось нехорошее предчувствие.

Форрест находился в будке. Вот только он был уже не живой. Бедняга лежал на спине, глаза слепо уставились в сторону, поскольку голова была вывернута под немыслимым углом. Сразу стало ясно, что у него сломана шея. Я поспешно взглянул на проектор. Бобины с фильмом не было! А дверь, ведущая на лестницу, была приоткрыта на несколько дюймов. Я вышел через нее, хотя знал, что никого не увижу. Хорошо освещенный широкий проход между шестым и четвертым павильонами был тих и пуст. Затем я услышал стук шагов, становившийся все громче. И в проход вбежал какой-то человек. Я узнал в нем одного из рекламной группы и окликнул.

– Подождите… – задыхаясь, проговорил он, но все же остановился.

– Вы встретили сейчас кого-нибудь? – требовательно спросил я. – Шевалье Футэйна?

Он покачал головой.

– Нет, но… – Лицо рекламщика было белым, как бумага, когда он повернулся ко мне. – Хесс Деминг сошел с ума. Мне нужно немедленно связаться с газетами.

Я сбежал по лестнице и схватил его за руку.

– Что вы имеете в виду? – рявкнул я. – Хесс был в порядке, когда я уезжал. Немного пьян – только и всего.

Лоб рекламщика блестел от пота.

– Это ужасно… Я еще точно не знаю, что случилось. Похоже, его жена – Сандра Колтер – ожила во время кремации. Ее видели через окно – знаете, такое окошечко в печи – и слышали ее крики. Хесс вытащил ее слишком поздно. Он совершенно спятил, понес какой-то бред. Врачи сказали – летаргический сон… Мне нужно добраться до телефона, мистер Прескотт!