Генри Каттнер - Смех мертвых [сборник litres]

Звали его Аксель Фергюссон. Большой, добродушный швед с толстыми пальцами, казалось, больше приспособленными для работы с лопатой, чем с замками. Но он был не менее опытен, чем Гудини, и когда-то действительно являлся профессиональным фокусником.

Парадная дверь особняка Футэйна не стала преградой для пальцев Фергюссона и тонкой железки, которую он использовал. Дом, современный двухэтажный особняк, оказался пустым. Но Харди говорил о хранилище под домом.

Мы спустились по лестнице в подвал и оказались в проходе, напоминавшем критский лабиринт, который поворачивал под острыми углами и тянулся на добрых тридцать футов. В конце он упирался в то, что выглядело глухой стеной из голубоватой стали. Глянцевая поверхность двери была ровной, не считая единственной замочной скважины.

Фергюссон принялся за работу. Сначала он напевал что-то себе под нос, но уже через несколько минут замолчал. Лицо его заблестело от пота. Пока я наблюдал за ним, меня начала пробирать дрожь. Стоящий рядом электрический фонарь постепенно тускнел. Фергюссон поменял в нем батарейку и достал незнакомо выглядящий аппарат. Потом надел темные очки и вручил мне такие же. Засверкало, отражаясь от двери, яркое голубоватое пламя. Но и это оказалось бесполезным. Через какое-то время Фергюссон выключил горелку и снова взялся за инструменты. Воткнул в уши стетоскоп, он стал легонько простукивать пальцами дверь. Это было захватывающее зрелище, но я не забывал, что близится ночь, скоро сядет солнце, а жизнь вампира длится от заката до рассвета. Наконец, Фегюссон сдался.

– Я не могу ничего сделать, – развел он руками, задыхаясь, словно после трудной гонки. – А раз уж я не могу, то не сможет никто. Вероятно, даже Гудини не сумел бы вскрыть этот замок. Единственное, что его откроет, это ключ.

– Хорошо, Аксель, – уныло сказал я. – Вот ваши деньги.

Он заколебался, глядя на меня.

– Вы собираетесь остаться здесь, мистер Прескотт?

– Да, – ответил я. – Вы сами найдете выход. А я… еще немного подожду.

– Ну, тогда я оставлю вам фонарь. Можете вернуть его позже, да?

Я ничего не ответил, и Фергюссон ушел, покачивая головой.

Меня объяла полная тишина. Я достал нож из-под пальто, проверил большим пальцем лезвие и принялся ждать.

Не прошло и получаса, как стальная дверь начала медленно раскрываться. Я встал. Через расширяющуюся щель я видел комнату, совершенно пустую, не считая длинного черного предмета, стоящего на полу. Это был гроб.

Когда дверь раскрылась, из нее вышла стройная белая фигурка – Джин, одетая в прозрачную шелковую одежду. Глаза у нее были широко раскрыты и устремлены куда-то вдаль. Девушка походила на лунатика.

За ней следовал мужчина в безупречном вечернем костюме. Ни один волосок не выбивался из прилизанной прически. Выходя ихз хранилища, он изящно промокал губы носовым платком. На белом платке осталось темно-красное пятно…

Джин прошла мимо меня, словно я не существовал. Но шевалье Футэйн остановился, подняв брови. Его черные глаза, казалось, проникли мне в самую душу. Рукоятка ножа стала горячей в моей руке. Я сделал шаг, чтобы перегородить Футэйну дорогу. Позади зашелестел шелк, и краешком глаза я заметил, что Джин нерешительно остановилась. Ее кавалер следил за мной, небрежно поигрывая носовым платком.

– Март, – медленно проговорил он. – Март Прескотт.

Взгляд его перешел на нож, и на губах возникла едва уловимая улыбка.

– Вы знаете, зачем я здесь, не так ли? – спросил я.

– Да, – кивнул шевалье. – Я… услышал вас. Но не встревожился. Только одна вещь может открыть эту дверь. – Он вытащил из кармана ключ, тускло блеснувший серебряным блеском. – Только этот. – И убрал ключ обратно в карман. – Ваш нож бесполезен, Прескотт.

– Возможно, – криво усмехнулся я, чуть продвигаясь вперед. – Что вы сделали с Джин?

Странное выражение, похожее на боль, мелькнуло в его глазах.

– Она моя, – почти что сердито отрезал он. – И вы ничего не сможете с этим…

Тогда я бросился на него, по крайней мере, попытался. Острие ножа устремилось прямо в белую манишку Футэйна. И остановилось в воздухе. А он даже не шевельнулся. Его взгляд встретился с моим, и мне показалось, что в тело ударила волна энергии – меня разбил паралич, сделав совершенно беспомощным. Кровь пульсировала в висках, когда я пытался двинуться, чтобы завершить удар. Но все оказалось бесполезно. Я был недвижим, словно статуя.

Шевалье прошел мимо меня.

– За мной, – почти небрежно бросил он, и я, как автомат пошел следом.

Какая адская гипнотическая сила сделала меня столь беспомощным?

Футэйн пошел вперед наверх. Темнота еще не наступила, хотя солнце зашло. Я прошел за ним в комнату и по его жесту опустился на стул. Справа стоял маленький стол. Шевалье мягко коснулся моей руки, и меня словно током пронзило. Нож выпал из пальцев и со стуком упал на столик.

Джин стояла неподалеку с тусклыми, невыразительными глазами. Футэйн подошел к ней и обнял за талию. Мне показалось, что рот мой забит грязью, но мне все же удалось членораздельно прохрипеть:

– Будьте вы прокляты, Футэйн! Оставьте ее в покое!

Он отпустил Джин и подошел ко мне с потемневшим от гнева лицом.

– Вы дурак! Я мог бы убить вас прямо сейчас. Легко и просто я мог бы заставить вас пойти на самый оживленный перекресток Голливуда, чтобы вы там перерезали себе горло вашим же ножом. У меня есть власть над людьми. Очевидно, вы уже многое поняли, так что вы знаете, откуда у меня власть.

– Да, – пробормотал я. – Я знаю. Вы дьявол… Но Джин – моя…

Он оскалился, как зверь, и прорычал:

– Она не ваша. И она – не Джин. Она – Соня!

Я вспомнил, что пробормотал Футэйн, когда впервые увидел Джин. Он словно прочел вопрос в моих глазах.

– Когда-то, очень давно, я знал Соню. Они убили ее – вбили ей в сердце кол, давно, в Турине. Теперь, когда я отыскал девушку, которая может быть лишь перевоплощением Сони, они снова поступят так же… Но я не брошу ее. И никто не заставит меня сделать это.

– Вы сделали ее подобием себя, – с трудом шевеля полупарализованными губами выдавил я. – Я убью ее…

Футэйн повернулся, чтобы взглянуть на Соню.

– Еще нет, – тихо сказал он. – Да, она моя. На ней есть клеймо. Но она пока жива. Она не станет вампиром, пока не умрет, или пока не выпьет красного молока. Сегодня вечером она должна это сделать.

Я грязно выругал его. Он дотронулся до моих губ, и я больше не мог произнести ни слова. Тогда они оставили меня, Джин и ее хозяин. Я слышал, как хлопнула уличная дверь.

Ночь тянулась бесконечно долго. Бесчисленные попытки шевельнуться убедили меня, что спасения нет – я даже не мог ничего прошептать парализованными губами. Не раз я оказывался на грани безумия, думая о Джин и вспоминая зловещие слова Футэйна. В конечном итоге боль истощилась и исчезла, и я впал в своего рода кому. Понятия не имею, сколько она длилась. Наверное, прошло много часов, прежде чем я услышал шаги, направляющиеся к комнате.