Михаил Кормин - Красная река, зеленый дракон [litres]

– Вот, говорила ж я тебе. Смог, значит. Как, не знаю, но смог. И даже до нас с тобой добрался!

Рыжий Васька высунул голову из спальни, недовольно мяукнул и скрылся под кухонным столом.

Когда Федотова отворила входную дверь, впустив морозный воздух в маленькие сени, Лиза увидела лежащего на пороге участкового Пивоварова. Участковый был бледным, с закрытыми глазами, почти не дышал, а правая рука его была в запекшейся крови и, кажется, ожогах.

– Ну, Лизка, давай, помогай, потащили милиционера, – скомандовала Федотова и немного отодвинулась в сторону, чтобы Никишина тоже могла подхватить Костю под руки. – На диван неси его, в большой комнате. Пока так положим, а дальше поглядим.

Буквально на следующий день Федотова стала называть его Мертвецом:

– Ну как, встал Мертвец там наш, или нет?

На вопрос Лизы о том, почему Мария Павловна именует участкового именно так, ведь он вроде бы жив Федотова показала продавщице статью в «Вестях Гатчины», еще двухдневной давности. В статье говорилось, что в поселке Карташевская, на Дачной улице, в заброшенном доме, обнаружен обезглавленный труп. Тело, по информации УВД, принадлежит участковому, Константину Васильевичу Пивоварову. Рядом с мертвым телом нашли более десяти велосипедов и их частей. Все велосипеды ранее принадлежали жителям поселка. На данный момент начато дознание, но уже сейчас ряд источников указывает на то, что именно Пивоваров мог быть причастен к краже транспортных средств граждан. И, возможно, исчезновению людей в поселке.

– Вот от того и называю. Мертвец Константин. Ловко они его, конечно.

– Кто они?

– Да менты с Сиверской. Это все их работа. Но, так случилось, опять же – судьба, не иначе.

После этого Федотова рассказала Лизе, что старший участковый Сиверской состоит в тайном обществе. Чем общество это занималось точно, Федотова не знала, так как подобраться к ним у нее до сих пор не получилось. В этом же обществе состоял и старый краевед Медведев, раньше работавший учителем, и еще несколько человек, которых Федотова видела несколько раз, но имена их ей неизвестны.

– Драконийцы, Лизка. Ну, рептилоиды там, может, не знаю. Бадмаев про Зеленого Дракона говорил, называл их Ordo Viridis Draconis. Чем-то подобным фашисты раньше занимались. Здесь, в Карташевке прямо. В Матвеевском доме.

– Что, серьезно верите в мента из Сиверской, который в сектанты подался? Я ж его видела, какой из него сектант, он же поди вечером с пивом у телика сидит, брюхо на стол перед собой кладет.

– А что, сектанты вот какой-то внешний вид особенный имеют?

Лиза задумалась. Продолжать разговор не стала.

Пивоваров несколько дней лежал без движения, дышал, не открывая глаз. Федотова, все это время словно не замечавшая участкового на диване, спокойно ходившая мимо него, и позволявшая рыжему Ваське спать на Костиной груди, в один вечеров отчего-то проговорила:

– Слушай, давай хоть умоем его. Понятно, что его теперь вроде как и нет, и жилье у него поди казенное тоже забрали, считай бомж бомжом. Но так ведь тоже нельзя, валяется здесь, в грязи весь.

– Может, в больницу его?

– Ага, а больница сразу к Загорному пойдет. Даже у фельдшерши вон, велосипед безголовый спер. Она мне сама говорила недавно, что подарок от депутатов пропал, ей летом еще подаренный, чтоб на выезды ездила. Как наградной, то есть. Понятно, что сейчас-то уже никто велики не крадет. Но сказали ж, что это вот он, – Федотова указала на Костю, – все устроил. Как думаешь, что она сразу же сделает, после оказания первой помощи преступнику, который не мертвым оказался, а валялся все это время в моем доме?

Отмывали Костю молча. Одежду снимать не стали. Федотова постеснялась. Стащили только грязную куртку, закатали рукава, расстегнули ворот на рубашке. Пивоваров был в крови, пыли и трухе от гнилых досок. Кровь, похоже, была его собственной, с правой, обожженной руки. Лиза, протирая пальцы Пивоварова, нащупала под слоем грязи что-то твердое, на тыльной стороне кисти. Решив, что это комок земли или кусок дерева, потерла сильнее, но твердый предмет не отставал. Потом, всмотревшись, увидела, что на покрасневшей коже поблескивает что-то металлическое. Это была октябрятская звездочка, покрытая красной эмалью, с белой надписью вокруг языков пламени костра. Звездочка была глубоко вдавлена кожу, будто впечатана. Кожа, окружавшая края звездочки, уже зарубцевалась.

– Ничего себе, бодимодификейшен… – Федотова провела пальцами по значку. – Это ж надо так было. Не отколупывай только!

Она ушла в спальню, и вернулась оттуда с пузырьком ярко-желтой жидкости:

– На вот, облепиховое масло. Смажь там по краям. Не думала что так вот его завертит-то. Чтобы прям в мясо вросло. Сильное значит было все это. Ну, зато теперь точно не потеряет. Смажь ему, говорю, где красное, вокруг, быстрее заживет.

Так, наспех очищенный от грязи и крови, Пивоваров пролежал у Федотовой до конца недели. Лизе было неудобно ночевать в доме ведьмы (или библиотекаря, Никишина еще не определилась, как называть теперь Марию Павловну). Диван был занят. Спать приходилось теперь на полу, в спальне Федотовой, на старом матрасе. Ночами Федотова возилась в кровати, сипела и не давала спать. Лиза уже подумывала вернуться к себе. В один из вечеров она, выйдя из магазина, остановилась, задумавшись, под фонарем, около переезда. Редкие снежинки падали сверху, попадали в круг желтого фонарного света и, долетев до земли, встречаясь со снова оттаявшей после оттепели грязью, исчезали. На переезде был опущен шлагбаум. Станционная смотрительница в оранжевом жилете поднялась на металлический балкончик своей бетонной будки-стакана и всматривалась куда-то вдаль. За шлагбаумом, со стороны лесной дороги на Кобрино, машины светили желтыми фарами.

Лиза думала, куда ей пойти сегодня. Соседи понемногу помогли заделать разбитое окно на летней кухне парниковой пленкой. В доме тетки теперь можно было ночевать, если хорошенько его протопить. И ужаса он более не вызывал. С появлением Кости, с того момента, как безголовый перестал бродить по деревне, дом стал просто домом. А ползущие по столу чашки, скрипящие доски, звенящие кастрюли и сами собой закатывающиеся в угол предметы стали воспоминанием. Жизнь как будто вернулась в свое прежнее русло. Но где-то был еще ведь и дом Федотовой, с ее летающим котом, дикими заговорами, все еще неподвижно лежащим на диване полицейским и туманными намеками пенсионерки на причины всего происходящего. На одной чаше весов была ипотека, Гатчина, тетка из Эстонии и работа в магазине. На другой – матрас на полу, древние племена, тайны, какой-то вечноживущий Бадмаев, руны и черные фигуры, приходившие к Федотовой из леса.

Товарняк с шумом помчался через переезд, застучал по рельсам. Цистерны то и дело заслоняли свет фар машин, ждущих, когда состав проедет.