Керстин Гир - Третий дневник сновидений [litres]

– Да, пожалуй, – я кивнула.

– Альфред… – прохрипела миссис Ханикатт.

– Бекки! – Альфред помахал подушкой. – Пробил твой последний час!

– Лучше бы нам проснуться, – предложила я Генри.

– Ни в коем случае! – Он схватил меня за руку. – Я так рад, что мы наконец одни! Тебе не казалось, что из-за сплошных проблем у нас не остаётся времени для себя?

– Да, но здесь мы опять не совсем одни…

– Пожалуйста, – простонала миссис Ханикатт, – не делай мне ничего, Альфред! Возьми себе всё, что хочешь.

Альфред засмеялся жестоким смехом серийного убийцы.

– Бекки, Бекки! Что мне помешает присвоить всю твою страховку?

Генри нервно посмотрел на стол и поднялся.

– Извините, пожалуйста, – сказал он, подходя к Альфреду. Мою руку он при этом не отпускал, так что я была вынуждена последовать за ним. – У миссис Ханикатт нет сейчас времени на вас. Вы маленький человечек. Ей надо вязать. Надо закончить палантин.

Он ещё говорил, когда Альфред стал съёживаться, съёживаться, пока не стал величиной с мой мизинец – крошечный человечек с ещё более крошечной подушкой подмышкой. Рот его открывался и закрывался, но, что он говорил, не было слышно.

– Ох! – сказала я восхищённо.

– Где он, где он? Альфред? – шептала миссис Ханикатт. – Он пришёл задушить меня. Как задушил мою сестру. Коварно, когда она спала.

– Альфред придёт в другой раз. Когда будет более подходящий случай. – Генри наклонился, осторожно взял двумя пальцами крошечного Альфреда и поставил его на подоконник под стеклянный колпак, туда, где уже стоял крошечный горшок с цикламеном. При этом он не отпускал мою руку. – Он сможет пока изображать садового гнома. А вы – спокойно вязать ваш замечательный палантин и ничего не бояться, пока его не закончите. Всё хорошо.

Миссис Ханикатт, наклонив голову, рассматривала под стеклянным колпаком уменьшившегося Альфреда. (В таком виде он казался даже милым. И эта подушка!)

– Мне никто не верил, – сказала она печально. – Потому что он казался таким безобидным! И потому, что он на похоронах Мюриель так трогательно разрыдался.

– Вяжите, вяжите, миссис Ханикатт, – говорил Генри, одновременно заставив исчезнуть остававшуюся открытой ковровую дверь. – Потом у вас будут другие мысли.

– Тот, кому вязать не лень, беззаботен целый день! – прокричал попугай.

Миссис Ханикатт кивнула и снова начала вязать.

– Мы с Мюриель ещё детьми любили вязать. – Спицы постукивали, и она улыбнулась. – Мюриель нравилось вязать такое, чтобы подходило кому угодно. «Украшало», как выражалась она. Нашим морским свинкам, туалетной бумаге, телефону, дверной ручке, Альфреду – никого и ничего не обошла. Однажды – ей было тогда уже тридцать пять – она связала пуловер для своего пылесоса.

– Замечательно! – прошептал Генри, осторожно подтаскивая меня к чайному столику. – Совершенно замечательно, миссис Ханикатт! Думайте только об этом прекрасном палантине, как красиво он будет выглядеть, когда вы его закончите.

– Прекрасно, – повторила миссис Ханикатт, воодушевлённо постукивая спицами.

Про Альфреда она совершенно забыла. Он исчез вместе со своей подушкой под стеклянным колпаком.

– Неплохо, – прошептала я.

– Спасибо. На чём мы остановились? – Генри притянул меня к себе и неожиданно поцеловал в губы.

Поцелуй был достаточно долгим, чтобы мои колени успели обмякнуть, но слишком коротким, чтобы забыть о присутствии миссис Ханикатт.

Она кашлянула с упрёком, когда я, потеряв равновесие, опёрлась о столик и чуть не стянула с него скатерть вместе с цикламенами.

– Дело в том, что не хватает… личного пространства, – произнесла я, слегка задыхаясь, и поскорей вернула всё на место.

– Правильно. – Генри не сводил с меня глаз. Он отвёл с моего лица прядь волос. Прикосновение его было совсем лёгким, но по телу будто прошёл ток. – Мы слишком редко остаёмся одни. Но у меня на этот счёт есть хорошая новость.

– М-м… – произнесла я, по возможности нейтрально.

Не мне было говорить, что не хватало времени побыть вдвоём, во всяком случае, с той поры, как я придумала Расмуса. С другой стороны, если знать, как Генри целовался (а он делал это опять и опять), эта проблема совсем скоро будет разрешена. Потому что чувствовала я себя здесь более чем хорошо. Ничего другого не оставалось, я обвила руками шею Генри и притянула его ближе к себе. Было приятно чувствовать его так близко, и на мгновение всё в этом мире стало мне безразлично. Для меня существовали только мягкие губы Генри и его руки. Одной рукой он крепко и уверенно обнимал мою спину, точно не хотел никогда больше меня отпускать, другую он поднял к моему затылку и кончиками пальцев нежно гладил чувствительную кожу у корней волос. Этого было достаточно, чтобы я потеряла способность трезво соображать. Да ещё его поцелуй… Я вздохнула.

Прекрасный сон! Прекрасный, прекрасный сон!.. Он длился довольно долго. Наконец Генри с трудом от меня оторвался. Лицо его сияло. Возможно, моё тоже, во всяком случае, так мне казалось. Меня будто чуть лихорадило.

– Вернёмся к новостям. – Голос Генри звучал грубовато, и волосы его были растрёпаны больше обычного – возможно, моими стараниями. Он отступил на шаг, как будто хотел установить дистанцию между нами. – Так вот, слушай. Моя мама с Эми и Мило хочет на весенние праздники полететь к друзьям на Ибицу. Меня они брать с собой не хотят – так ей проще с нечистой совестью пить в компании белое вино. – Он говорил спокойно и время от времени шутливо кривил рот, но во взгляде его было ещё что-то такое, от чего у меня готово было разорваться сердце. – А это значит, что я могу дома провести две прекрасные недели совсем один. Никто не станет напоминать, чтобы я в стотысячный раз читал «Груффало» [27] «Гру́ффало» – детская книга современной английской писательницы Джулии Дональдсон, придумавшей персонаж по имени Груффало. Книга вышла в 1999 г. с иллюстрациями Акселя Шеффлера. На русский язык её великолепно перевела Марина Бородицкая. , никто не обожжётся среди ночи, готовя омлет, никто не потребует, чтобы я за пять минут объяснил ему материал последнего месяца по математике, никто не полезет в мою комнату, чтобы его там вырвало на ковёр. – Он засмеялся. – Ну, не говорю про кошку. Почему ты хмуришься?

Потому что, когда я узнаю про жизнь его семьи, меня словно окатывает холодным душем. Хоть говорит он с усмешкой, а в горле всё равно комок. Но я уже убедилась, что нет для него ничего ненавистней сочувствия, поэтому постаралась придать лицу не слишком скептическое выражение.

– Ты что, совсем не рада? – Он был явно разочарован.

– Тому, что ты не будешь отдыхать с ними на пляже?

Я, конечно, понимала, что алкоголизм – это болезнь, но всё-таки отгоняла неприятные мысли о матери Генри. Я ни разу с ней не встречалась, и всё же она была мне крайне несимпатична.