Говард Лавкрафт - Некрономикон. Книга запретных тайн [сборник litres]

Значительная часть силы западного традиционного знания ужасных материй, вне сомнения, была обязана своим существованием сокрытому, но часто подозреваемому бытию отвратительного культа почитателей ночи, чьи странные для нас обычаи – восходящие к доарийским и доземледельческим временам, когда по Европе скиталась низкорослая монголоидная раса со своими стадами крупного и мелкого скота, – коренились в самых отвратительных и обладающих незапамятной древностью обрядах плодородия. Эта тайная религия, в течение тысячелетий тайно распространявшаяся среди селян, несмотря на внешнее господство друидической, греко-римской и христианской вер в рассматриваемых регионах, сопровождалась буйными ведовскими шабашами в уединенных лесах и на вершинах дальних холмов, учинявшихся в Вальпургиеву ночь и в День всех святых, Хэллоуин, традиционные времена случки коз, овец и крупного скота, каковые и сделались обильными источниками волшебных легенд, к тому же спровоцировав широкомасштабные преследования ведьм, среди которых Салемское дело 7являет собой главный американский пример. Родственной в сущности и, быть может, связанной на деле была жуткая тайная система извращенной теологии или почитания Сатаны, породившая такие ужасы, как печально известная «Черная Месса»; к той же самой цели были направлены действия тех, кто, казалось бы, преследовал более научные или философические цели, – астрологов, каббалистов и алхимиков, подобных Альберту Великому 8или Раймонду Луллию 9, которыми изобилуют те грубые времена. О безусловной власти и глубине ужаса, царивших в средневековой Европе и еще более усугублявшихся черным отчаянием, которое приносили волны моровых поветрий, можно судить по гротескным фигурам, лукавым образом присутствующим в самых превосходных творениях поздней церковной готики; наиболее известными образцами являются демонические горгульи собора Нотр-Дам и Мон-Сен-Мишель. Следует помнить и то, что весь рассматриваемый период среди образованных и необразованных людей наравне процветала самая абсолютная и полная вера во все формы сверхъестественного, начиная от самой невинной христианской мистики и кончая чудовищными мерзостями колдовства и черной магии. Отнюдь не на ровном месте рождались алхимики и маги эпохи Возрождения – Нострадамус, Тритемий, доктор Джон Ди, Роберт Фладд 10и подобные им.

На сей плодородной почве процветали типы и характеры темного мифа и легенды, бытующие в сверхъестественных повествованиях и по сей день в той или иной мере приукрашенными или измененными современной техникой. Многие из них были заимствованы из самых ранних устных источников и образуют часть постоянного наследия человечества. Привидение, требующее, чтобы похоронили его кости, демонический любовник, являющийся, чтобы унести с собой вполне живую невесту, дух смерти или проводник в мир умерших, несомый ночным ветром, волкодлак, запечатанная палата, бессмертный волшебник – все это можно отыскать в том любопытном своде средневековой науки, которому покойный мистер Бэринг-Гулд 11так удачно придал книжную форму. Там, где полная мистики нордическая кровь оказывалась сильнее, атмосфера народной сказки оказывалась наиболее насыщенной и глубокой; ибо латинским расам присущ некий фундаментальный рационализм, который лишает даже самые необычайные суеверия этих племен многих обертонов, столь характерных для северных шепотков, лесом рожденных и льдом выпестованных.

И так же, как вся литература сперва обрела интенсивное воплощение в поэзии, в ней же обретаем и мы первое соприкосновение сверхъестественного с обыкновенной литературой. Достаточно любопытно, что многие из этих древних примеров написаны прозой; как встреча с оборотнем-волком у Петрония, мрачные отрывки у Апулея, короткое, но знаменитое письмо Плиния Младшего Суре и странная компиляция «О чудесных событиях», написанная вольноотпущенником императора Адриана Флегоном. Именно у Флегона находим мы жуткий рассказ о мертвой невесте, Филиннион и Махате, впоследствии пересказанный Проклом, а в современные времена послуживший источником вдохновения для «Коринфской невесты» Гёте и «Немецкого студента» Вашингтона Ирвинга. Однако к тому времени, когда старинные нордические мифы приобретают литературную форму, в ту, уже более позднюю пору, когда сверхъестественное становится постоянным элементом, мы обретаем его по большей части в ритмическом облачении, как и большую часть строго умозрительных произведений Средних веков и Ренессанса. В скандинавских «Эддах» и сагах грохочет космический ужас, они полны откровенного страха перед Имиром и его бесформенным отродьем; в то время как наш англосаксонский «Беовульф» и более поздняя континентальная «Песнь о Нибелунгах» полны жуткой сверхъестественности. Пионером в области усвоения классикой зловещей атмосферы следует считать Данте, а в величественных стансах Спенсера 12заметно неоднократное прикосновение фантастического ужаса к ландшафту, событиям и персонажам. Прозаическая литература дает нам написанную Мэлори «Смерть Артура», в которой присутствуют многие жуткие ситуации, взятые из более ранних баллад, – совершенная сэром Галахадом кража меча и шелков у трупа в Капелле Опасной, – в то время как прочие более грубые образцы, вне сомнения, находили свое место в дешевых и сенсационных книжонках, расхватывавшихся и пожиравшихся невеждами. В елизаветинской драме, с ее доктором Фаустом, ведьмами в «Макбете», призраком в «Гамлете» и отвратительными страшилами Вебстера, мы легко различаем сильную хватку демонического начала на общественном сознании – хватку, реально усиливавшуюся страхом перед живым колдовством, ужасы которого, самым бурным образом проявившиеся сперва на континенте, начали громко отдаваться в ушах англичан, когда охота на ведьм набрала обороты при Иакове Первом. К потаенной мистической прозе веков она добавила длинную вереницу трактатов о колдовстве и демонологии, внесших свой вклад в разжигание любопытства среди читающего мира.

Через весь семнадцатый век в восемнадцатый уходит растущий поток сложной легенды и темной баллады самого мрачного пошиба, тем не менее скрывающейся под поверхностью корректной и общепринятой литературы. Дешевые книжонки об ужасах и сверхъестественном умножаются в числе, и мы замечаем растущий интерес людей через известность таких произведений, как принадлежащий перу Дефо уютный рассказ «Привидение миссис Вил», повествующий о явлении призрака мертвой женщины далекой подруге и написанный для того, чтобы скрытно прорекламировать плохо продающееся теологическое исследование о смерти. Высшие слои общества уже теряли интерес к сверхъестественному, погружаясь в период классического рационализма. После, начиная с переводов восточных сказок в правление королевы Анны и приобретая отчетливые формы к середине столетия, начинается возрождение романтического чувства – эра обретения новой радости в природе и в свете прошлых времен, таинственных сцен, отважных деяний и невероятных чудес. В первую очередь ощутили это поэты, чьи речения обрели новое качество чуда, удивления, морозца по коже. И наконец, после застенчивого проникновения нескольких сверхъестественных сцен в современный тому времени роман – такой как смоллеттовский «Приключения Фердинанда, графа Фатома», – инстинкт разрядки проявляет себя в рождении новой литературной школы: «готической», школы жуткой и фантастической прозы, короткой и длинной, чьему литературному наследию суждено было породить такое обилие произведений, нередко великолепных с художественной точки зрения. И если подумать, воистину удивительно, что повествование о сверхъестественном, как фиксированная и академически признанная литературная форма, так запоздало со своим окончательным рождением. Импульс и атмосфера его стары, как сам человек, однако типичный жанр сверхъестественного повествования рожден в восемнадцатом веке.