Ричард Лаймон - Дикарь [ЛП]

Но скорее всего, Сара заснет. Будет уже утро, когда она обнаружит мое отсутствие. К тому моменту поезд будет уже на несколько сотен миль южнее.

Мысль эта была крайне удручающей.

Но я рассудил, что все образуется. Все, что мне нужно, так это держаться рельс, продолжая двигаться в сторону Тумстоуна, и, рано или поздно, мы встретимся.

Если конечно Сара не решит, наплевав на меня, связаться с Элмонтом и укатить в неведомые дали с этим негодяем.

Но тут уж я бессилен.

Я старался не падать духом. Мое дело — продолжать идти вперед и выйти к цивилизации.

Поначалу рельс был теплым. Однако он быстро остывал, и вскоре сделался ледяным. Вдобавок поднялся ветер, крепчавший с каждой минутой.

В конце концов, я стал так трястись, а ноги до того онемели, что я валился с рельса через три шага на четвертый. Я бросил затею с рельсом и побрел по гравию, шлаку и шпалам.

Они, по крайней мере, были не такие холодные, как рельс. Мои ноги достаточно оттаяли, чтобы чувствовать каждую мелочь, на которую я наступал.

Я оборвал свои длинные рукава и обмотал ими ноги. Отчасти это помогло. Я продолжал свой поход. Но сколько бы я ни шел, пути по-прежнему тянулись вдаль, и по обеим сторонам дороги я не видел ничего, кроме лесов.

Я забеспокоился, что замерзну насмерть, прежде чем доберусь до ближайшей станции. В конце концов, я спустился по насыпи вниз. Ногам это далось нелегко но к подножию я в итоге добрался. Ветер там был не такой ужасный. Как только я углубился в лес и зарылся во влажные листья, то и вовсе перестал его ощущать. Земля была твердая и неровная. Я по-прежнему чувствовал себя замерзшим и несчастным, но кое-как все же уснул.

Утром дела значительно наладились. Проснувшись, я ощутил теплый солнечный свет, льющийся на меня сквозь кроны деревьев. Было так хорошо, что я долго лежал на земле, наслаждаясь теплом и слушая пение птиц. Кроме них и каких-то букашек, жужжавших поблизости, я слышал шепот листвы на ветру и еще какой-то звук, который не мог определить. Словно камыш шумит на сильном ветру. Звук, однако, был не прерывистый и звучал ровно и размеренно.

Внезапно я осознал, что это река.

А в горле у меня пересохло, как в пустыне.

Я вскочил на ноги, забыв о боли. Она не замедлила о себе напомнить. Я взвыл. Судя по ощущениям в стопах, я мог бы входить в число тех бедолаг, о которых рассказывал генерал — тех, что попались в лапы индейцам и окончили жизнь с поджаренными ногами. В остальных местах было немногим лучше. Я стоял, скрючившись, словно калека. К воде меня это не приблизило ни на йоту.

Наконец, я распрямился. Повернувшись на звук бегущей воды, я тронулся в путь. Первые несколько шагов были сущей пыткой.

Боль была такая, словно я окунул ноги в ледяную воду: поначалу ужасно, а потом вроде и попривыкнешь. Вскоре мне полегчало.

Я ковылял вперед, обходя деревья, пролезая под ветками, огибая валуны, заросли и бурелом, пробираясь через кусты, обдиравшие мне ноги и цеплявшиеся за подол ночной рубашки. Невдолге я начал задыхаться и дико вспотел. Ощущение было такое, что сорочку к моей коже приклеили. Рукава несколько раз слетали с ног, и я был вынужден останавливаться и водворять их на место, прежде чем мог продолжить путь. Иногда приходилось останавливаться чтобы вытереть лицо и перевести дух.

Тем не менее, до реки я в итоге добрался.

Что за грандиозное зрелище! Полоса воды тридцати или более футов в ширину, вьющая и перекатывающаяся на ложе из светлых камней. В основном она находилась в тени деревьев, но тут и там ее поверхность играла солнечными бликами.

Я стоял на берегу, глядя на нее сверху вниз, до того пораженный и восхищенный, что напрочь позабыл обо всех своих злоключениях.

Это была моя река. Я преодолел неизведанные земли и открыл ее. Я, Тревор Веллингтон Бентли, парень из Лондона. Как Натти Бампо[1] или Даниэль Бун[2]. Я прошел свой путь через бездорожье американского фронтира[3], чтобы найти заповедное чудо.

Несмотря на свое разбитое состояние, чувствовал я себя потрясающе.

Ощущение было такое, что в мире нет ничего, кроме деревьев, меня и реки.

От камней на берегу страдали мои ноги, но отнюдь не мое настроение. Вскоре я шагнул в чистую бурлящую воду. Боже, как она была холодна! Настолько холодна, что мои ноги зашипели и от них пошел пар. Зато им сразу стало гораздо лучше.

Нагнувшись, я зачерпнул воды, чтобы попить. Одну горсть за другой. То было самое прекрасное питье, какое только касалось моих губ. Волшебный нектар. Чувство было такое, словно я пил горные вершины, солнечный свет, тенистые ущелья и холодный лесной ветер.

Когда вода в меня уже не лезла, я побрел через поток. При каждом шаге булькало в животе. Держась берега, я не останавливался, пока не добрался до одного из освещенных солнцем мест.

Взобравшись на валун, я развязал и вытряхнул рукава. Затем я простирнул их и разложил сушиться на скале, после чего проделал тоже самое с ночной рубашкой.

Вода проморозила меня до костей, когда я нырнул. Сразу вспомнилось, как я нырял в океан, чтобы спасти Труди. В последнее время я мало думал о ней и был не в восторге, что вспомнил о ней сейчас. Череда неприятных воспоминаний пронеслась в голове.

Но долго они не продолжались. Когда я выпрямился, вдохнул свежего воздуха и увидел ясное голубое небо, зеленые деревья и убегающую вдаль реку, все ужасы исчезли напрочь. Я один в дикой глуши, и некому здесь причинить мне вред.

Теперь вода не казалась мне такой холодной. Она уносила с собой все мои невзгоды. Я еще какое-то время поплескался и походил по ней. Том Сойер не веселился так на Миссисипи, как я на этой речушке. Я пустился в фантазии, будто нахожусь на острове Джексона[4], где могу разбить лагерь, но, конечно, лагерь разбивать было не из чего. Даже имей я спички, чтобы разжечь огонь, готовить на нем было нечего.

Мой живот, снаружи украшенный синяком от колена Элмонта, внутри казался совершенно пустым. Но меня это не слишком беспокоило. Я полагал, что какую-нибудь пищу непременно найду и с голоду не умру. Побеспокоюсь об этом позже, решил я.

В настоящий момент я был счастлив.

Я собрал обувку и ночную рубашку, которые уже просохли, и перебазировался на плоскую каменную плиту, нависавшую над берегом. Забравшись туда, я растянулся на ней во весь рост. Меня пригревало солнышко и обдувал мягкий ветерок, несущий легкую прохладу.

Я испытывал невероятную леность. Все казалось почти идеальным, разве что я бы не отказался от Сары рядышком. Мы бы вдвоем поплавали в потоке, а потом прилегли обсушиться. Мне отчаянно захотелось поглядеть на нее, растянувшуюся на солнце, обнаженную, мокрую и блестящую. Смотреть на нее, чувствовать ее и все такое прочее.

Ну, само собой, нам никогда не быть вместе, если я не начну шевелиться.