Евгения Кретова - Альтераты. Соль

Андрис осторожно уточнил:

— То есть музыка для нее, как вторая жизнь, я правильно понимаю?

Надежда нахмурилась. Она не совсем понимала формулировку. Вкрадчивый голос психиатра подкупал, подталкивал на откровенность, но не причинит ли она вред своему ребенку? Андрис, выдержав небольшую паузу, продолжил:

— Из-за чего вы разошлись с супругом?

— Какое это имеет отношение?..

— Ваша дочь была свидетелем конфликтов между вами и Олегом Ивановичем? Факты рукоприкладства? Оскорбление? Насилие?

— Нет-нет…

— Были факты проявления насилия в отношении Анны? — Андрис сыпал вопросами, прорывая хрупкую оборону женщины, докапываясь до сути. Словно волк на охоте, он чувствовал, как трепетно вздымается ее грудь, слышал ее сбившееся дыхание, ее сомнение, смущение вторжением в личное, интимное пространство. Кожей чувствовал смятение собеседницы и удивление: — Ваш муж бил дочь?

— Да нет же…

— Было ли сексуальное насилие в отношении нее?

— Да вы с ума сошли! Из-за меня мы расстались. Из-за меня! — выкрикнула Надежда. Дверь кабинета приоткрылась, показалось испуганное лицо секретарши. Надежда Ивановна махнула ей рукой, жестом велев закрыть дверь с другой стороны. — Я встретила другого человека и попросила у мужа развод. Не было ни скандалов, ни драк, ни унижения. Олег собрал свои вещи и уехал в экспедицию на все лето, а потом снял жилье и к нам больше не вернулся. Аня была смущена, не понимала, в чем дело. Я ей объяснила, что папа немного поживет один. Все.

— Как она восприняла вашего нового спутника? — кажется, у этого человека нет ни капли сочувствия и сострадания. Он по телефону препарировал ее душу, словно она — не живой человек, а тряпичная кукла.

Надежда всхлипнула:

— Никак. Я его так и не представила ей. Не сложилось.

— Олег Иванович все равно не вернулся в семью?

— Нет. Он не смог меня простить. — Больше всего на свете она хотела, чтобы этот разговор прекратился. Она не сказала главного: не она сказала Олегу о своей новой любви, а он увидел все сам. Пошло, гадко и нелепо. Она обманула его. И уже тринадцать лет пыталась забыть то выражение презрения и гадливости, которое застыло на его лице.

— Хорошо. Но у меня сложилось впечатление, что Анна винит в вашем разводе отца. Почему?

Надежда задумчиво пожала плечами, спохватившись, ответила:

— Мне сложно сказать, откуда у нее такая уверенность. Я ее в этом не убеждала. Мы вообще не обсуждали причины нашего с Олегом развода, — женщина чувствовала огромную усталость. — Анютка как-то спросила, почему папа тогда перестал с нами жить. Я ответила, что мы просто перестали понимать друг друга и что ее вины в этом точно нет. Мне казалось, что ее это устроило.

Мужчина неопределенно хмыкнул, отозвался:

— Вы выбрали одну из самых распространенных и травмирующих позиций — вы ушли от ответа. В такой ситуации ребенок винит себя.

Надежда нахмурилась.

— Я хочу забрать свою дочь домой. Здесь у нее все опять будет хорошо.

— До очередного кризиса? Нет, этого делать нельзя, Надежда Ивановна, — проговорил Андрис успокаивающе. Бархатистый голос с мягким акцентом баюкал. — Нужно сделать обследование и найти причину сейчас, пока не сформировалась патология. Да, и простите мою бестолковость с фамилией, я должен был подумать о том, что у вас она сменилась за столько лет.

После разговора со странным доктором Надежда Ивановна еще долго грела в ладони темный пластик смартфона, смотрела в окно. Несколько раз заглядывала секретарша и в нерешительности отступала в полумрак приемной.

Надежда шумно выдохнула, активировала телефонную книгу и набрала номер. Три коротких сигнала, ответили сразу, будто ждали ее звонка.

— Я ведь просила ее не трогать, — вместо приветствия проговорила она, задыхаясь. — Я не понимаю, это новая форма мести, Олег? Ты решил упечь нашу дочь в психушку?

Молчание в трубке.

— Надя, — он не звал ее так тринадцать лет. — Это был единственный шанс вернуть ее привязанность. Я не знаю, что происходит. Но если бы ты это видела, тебя бы это тоже напугало…

— Ты издеваешься? После того, как ты решил поставить на ней клеймо сумасшедшей, она будет особенно привязана к тебе, — женщина встала, подошла к окну, рывком распахнула узкую створку. — Что происходит, ты мне можешь объяснить? Почему ты мне не позвонил сразу? Я бы приехала, ее забрала!

— Я хотел сделать как лучше. Доктор Страуме…

— Он мне звонил только что.

— Я дал ему твой номер. Он утверждает, что Анну нельзя сейчас оставлять без медицинской помощи.

Надежда замерла: в голосе бывшего супруга слышалось смятение и неуверенность. Это пугало, настораживало, и… неужели у него остались какие-то чувства? Не к ней — об этом не может быть и речи — к их общей дочери, жизнь и судьбу которой он отрезал от себя много лет назад. Вырвал и выбросил на обочину, как забракованную деталь.

Она прислонилась спиной к оконному косяку, прикрыла глаза.

— Страуме и мне это сказал, — тихо подтвердила. — Ты ему веришь?

— Мне рекомендовали его. Я был даже рад, что он оказался рядом в ту минуту…

— Она правда ведет себя так, как говорит Страуме? Бредит и заговаривается?

Олег неслышно вздохнул:

— Я не знаю, Надя. Он просит не приближаться к ней, чтобы не тревожить. Он считает, что это я спровоцировал ее кризис.

Надежда невесело хмыкнула:

— А оставшись одна, без поддержки близких и друзей, в лечебнице, она, по-вашему, не тревожится? Я приеду завтра.

Она прервала разговор, голос Олега запутался в сотах мобильных операторов. Он сделал свой выбор много лет назад. У нее же никого, кроме дочери нет. И сидеть сложа руки она не собирается.

Анна появилась, замялась в дверях. Андрис Александрович приветливо встал навстречу:

— А-а, спящая красавица! — он сделал приглашающий жест. — Проходи, разговор есть.

Девушка сделала несмелый шаг к креслу.

— Почему вы меня всегда называете «спящая красавица»? — она поежилась под его любопытным взглядом. Ещё ее тошнило после происшествия в саду, руки саднило от проступающих ран, сердце билось тревожно: она читала про какие-то мистические раны, которые появляются у святых людей, как напоминание о совершенной жертве. Стигматы, кажется. Но к ней-то это все какое отношение имеет?

Она расправила рукава больничной рубашки, тщательнее прикрыв красноту на запястьях.

— Потому что ты не помнишь, что с тобой происходило во время приступа, — Андрис лучезарно улыбнулся, устроился напротив, в широком кресле с массивными подлокотниками. — Если тебе это неприятно, то я не буду, — добавил примирительно.

— Все равно, — Анна поймала его удивленный взгляд. Впрочем, психиатру хватило такта не уточнять.