Роберт Маккаммон - Ваал. Неисповедимый путь

Огромное белое лицо улыбнулось.

— Это просто, — прошептало оно.

Бабье лето сильно затянулось. Синий вечерний свет догорал, желтые листья шелестели на деревьях и, падая, шуршали по крыше дома.

По мере приближения темноты Рамона все больше и больше выкручивала фитили ламп, стоящих в передней. В камине горел слабый огонек, и она придвинула свой стул поближе, чтобы согреться; она следовала традиции чокто, заключающейся в том, чтобы разводить маленький огонь и садиться к нему поближе в отличие от традиций белых людей, которые разводят огромный костер и становятся как можно дальше. Рядом с ней на столе горела керосиновая лампа с металлическим отражателем. Она давала достаточно света, чтобы Рамона могла в третий раз перечитать письмо, полученное сегодня от Билли. Оно было написано на листочке, вырванном из тетради, но на конверте, в левом нижнем углу, красивыми черными буквами было напечатано название института Хиллберна и его адрес. Билли жил в Чикаго уже почти три недели, и это было второе его письмо. Юноша описывал, что он видел в городе, в институте Хиллберна. Писал, что он много разговаривал с доктором Мэри Хиллберн и другими докторами, работающими с добровольцами. Что он познакомился с другими испытуемыми, но большинство из них оказались неразговорчивыми и замкнутыми людьми. Мистер Перлмен, миссис Бреннон, пуэрториканка Анита, заросший хиппи Брайан — все они экспериментировали с тем, что доктор Хиллберн называла «тета-агентами» или «бестелесными существами». Билли также упомянул о девушке по имени Бонни Хейли; он писал, что она очень симпатичная, но держится в стороне, и он видит ее очень редко.

Он проходит тесты. Много тестов. Его искололи иголками, прикрепляли к голове электроды и изучали зигзаги на длинных бумажных лентах, выползавших из странной машины, к которой он был подключен. Его спрашивали, какие изображения отпечатаны на том, что называется картами Зенера, и попросили вести дневник сновидений. Доктор Хиллберн очень интересуют его встречи с Меняющим Облик, и о чем бы они ни говорили, она всегда записывает разговор на магнитофон. Похоже, она более требовательна к нему, чем к остальным, а недавно сказала, что хочет повидаться с Рамоной. На следующей неделе начнутся сеансы гипноза и испытание бессонницей, что вовсе его не радует.

Билли писал, что любит ее и что вскоре напишет снова.

Рамона отложила письмо и прислушалась к завыванию ветра. Огонь в камине трещал, отбрасывая тусклый оранжевый свет. Она уже написала ответ Билли и собиралась отправить его завтра.

Сынок, ты был прав, когда уехал из Готорна. Не знаю, как все обернется, но я верю в тебя. Твой Неисповедимый Путь вывел тебя в мир, и он не окончится в Чикаго. Нет, он будет вести тебя до конца твоих дней. Каждый идет по своему собственному Неисповедимому Пути, выбирает лучшее из того, что предлагает ему жизнь. Иногда невероятно трудно распознать, что хорошо, а что плохо в этом суматошном мире. Иногда черное может оказаться белым, а то, что похоже на мел, оказывается черным деревом.

Я много думала об Уэйне. Даже съездила в его поместье, но свет в доме не горел. Я боюсь за него. Его притягивает к тебе так же, как тебя к нему, но он испуган и слаб. Следуя своему Неисповедимому Пути, он мог бы обучать других исцелению своего организма, но сейчас глаза ему застилает корысть, и я думаю, он ничего не видит. Скорее всего ты сердишься на него, но если хотя бы раз в жизни у тебя появится возможность помочь своему брату, ты поможешь. Вы связаны кровью, и хотя ваши Пути ведут в разные стороны, вы остаетесь частью друг друга. Ненавидеть просто. Любить гораздо труднее.

Ты знаешь, есть более великая тайна, чем Смерть. Это Жизнь и то, как она крутится подобно ярмарочной карусели.

Кстати, о девушке Бонни было написано с большим чувством, я заметила некоторую петушиность. Видимо, она для тебя что-то значит, раз ты так о ней пишешь.

Я очень горжусь тобой и знаю, что буду гордиться всегда.

Я люблю тебя.

Рамона взяла лампу и вышла в спальню, чтобы собрать рукоделие.

Заметив свое отражение в зеркале, она остановилась и оглядела себя. Она увидела седые волосы и много морщин. Но ее глаза все еще оставались глазами той грациозной девушки, которая увидела Джона Крикмора, стоявшего у стены амбара, и захотела, чтобы этот парень обнял ее так, чтобы затрещали ребра, девушки, которая хотела летать над холмами на парусах мечты. Рамона гордилась тем, что сохранила частицу юности.

Ее Неисповедимый Путь практически закончен. «Но, — думала она, — посмотри, сколько сделано!» Она любила хорошего человека и была любима, вырастила сына, умела защитить себя и делала мучительную работу, которую требовало от нее ее предназначение. Она научилась спокойно принимать радости и печали, видеть Дарующего Дыхание в утренней росе и опавших листьях. Одно только мучило ее — рыжеволосый мальчик — копия своего отца, — которого Дж. Дж. Фальконер назвал Уэйном.

Неутомимый ветер шумел вокруг дома. Рамона надела свитер, взяла рукоделье и направилась обратно в гостиную, где просидела и проработала примерно час. В затылке заныло, но Рамона знала, что это продлится недолго.

Что-то шло сквозь ночь, и оно шло за ней. Рамона не представляла, как оно выглядит, но она хотела взглянуть ему в лицо и дать понять, что не боится.

Когда она смотрелась в зеркало, то видела в нем свою черную ауру.

Наконец Рамона закрыла глаза и позволила себе задремать. Она снова была ребенком, бегающим по зеленому лугу под жарким июльским солнцем. Она легла на траву и стала наблюдать, как облака медленно меняют форму. Вон там дворец с пушистыми башнями и флагами, а...

— Рамона! — услышала она. — Рамона! — Это была мама, зовущая ее издалека. — Рамона, маленькая чертовка! Немедленно домой, слышишь?

Ее щеки коснулась сухая ладонь, и Рамона проснулась. Огонь в камине и лампа почти погасли. Она узнала прикосновение, и ей стало тепло.

Раздался стук в дверь.

Рамона еще несколько секунд покачалась в кресле. Затем подняла подбородок, встала и подошла к двери. Несколько секунд ее рука лежала на задвижке, затем она вздохнула и отодвинула ее.

Высокий мужчина в соломенной ковбойской шляпе и джинсовом костюме стоял на террасе. У него была серая с проседью бородка и темные, глубоко посаженные глаза. За его спиной стоял глянцево-черный грузовик-пикап. Жуя зубочистку, мужчина протяжно произнес:

— Как поживаете, мэм? Похоже, я не туда свернул. Вы не будете так любезны принести мне стакан воды, а то в горле...

— Я знаю, кто вы такой, — сказала Рамона и увидела, что мужчина вздрогнул. «Он не настоящий ковбой, — подумала Рамона, — у него слишком гладкие руки». — Я знаю, зачем вы приехали. Заходите.