Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Я прошел в кухню и лег на пол, в пятно оставленной моими любимыми боли. Отпечаток столь четкий, что я легко ориентировался в расположении тела моей жены. Я положил свою руку так же, как она ее положила, когда провалилась в забытье, потому что ее сердце затихало. Я лежал долго, до тех пор, пока мне не удалось отвлечься от собственного прошлого, очистить разум от эмоций, подумать обо всем происходящем отстраненно.

Итак, в этом доме произошло ужасное событие и оставило след. Судя по тому, что говорила моя жена, здесь было натоптано и прежде. Я анализировал явления, с которыми мне пришлось столкнуться – эмоции, ощущения, обрывки мыслей, смутные тени (хотя последние я относил на счет своего травмированного воображения). Ничего четкого, явного, объективно происходящего. После исчезновения Мирелль я изучил истории множества запертых домов, в том числе и собственного. Прошлое большинства из них омрачали зловещие события. Не факт что остальные, вроде бы «чистые», дома были действительно чисты – возможно, я просто не сумел докопаться до их мрачных тайн.

В любом случае число относящихся к «запертым» домам преступлений и несчастных случаев намного превышало средние показатели по стране. Порой преступления неоднократно повторялись, как будто однажды произошедшее в доме несчастье увеличивало вероятность следующего. В одном доме в течение семидесяти лет было совершено восемь самоубийств, прежде чем его окончательно закрыли и сожгли. Как так получалось? Какой яд воздействовал на людей, заставляя их съезжать с катушек? На мысль о присутствии чего-то, отправляющего мозг, заставляя тебя галлюцинировать и терять контроль над собой, указывала еще и сосредоточенность явлений в конкретных местах. Что-то есть…

Я взял пробы – выскреб даже пыль из щелей меж половиц. Пока я этим занимался, тревожные мысли неслись сплошным потоком. Если моя жена была отравлена, то почему симптомы отравления исчезали, когда она выходила из дома? Я мог объяснить слабостью ее организма то, что действие яда проявилось на ней, в то время как мое самочувствие не изменилось, но разве не должны были в первую очередь пострадать дети? Или же яд заключался в чем-то, с чем контактировала моя жена, но с чем не контактировали мы? В шкафчике в ванной все еще лежала ее косметичка – очередное доказательство, что новая хозяйка дома никогда в нем не проживала. Я забрал косметичку, планируя исследовать ее содержимое. Меня охватила паранойя. Было страшно до чего-либо дотрагиваться. Кстати, если раньше я был неуязвим, почему сейчас я слышу? «Дело не в яде», – возражал здравый смысл. Но тогда в чем?

Утром, отправляясь на работу, я взял с собой бутерброды и зубную щетку. Я планировал задержаться в институтской лаборатории надолго.

Мои проверки ничего необычного не выявили. Но я не сдался. Я уже был занесен в черный список и знал это. У меня не было причин останавливаться. Я изучал карты и маршруты поездов. Используя старые справочники, я обнаружил, что несколько местечек – крохотные села, деревеньки – оказались стертыми и более не были доступны каким-либо видом транспорта. Конечно, это могло объясняться и естественными причинами – люди перебирались в города, но… был только один способ проверить. Я взял машину напрокат.

Увиденное подавляло в большей степени, чем я мог ожидать. Выбитые окна и прохудившиеся крыши. Стены, что держатся только на воспоминаниях о лучших днях. Возле вымощенной плиткой дорожки еще оставались чьи-то пластиковые шлепанцы, как будто их владелец просто растворился в воздухе в какой-то момент. Интересно, как власти объяснили людям необходимость съехать? Следы были повсюду. Достаточно настроить свой разум и вслушаться, всмотреться. Нет, дело не в нарушенном функционировании отравленного мозга. Здесь было что-то… иное.

Я обратил внимание, что эти… явления, образования… были достаточно устойчивы. В каждом зараженном доме была своя атмосфера. Где-то я ощущал уныние, где-то меня начинало колотить от страха, где-то… мне было сложно идентифицировать, что я ощущаю.

Как им удалось столько времени хранить в секрете происходящее в стране? Впрочем, люди не склонны искать причину своих чувств снаружи. Кому придет в голову, что внезапно накатившее отчаянье может не иметь к тебе отношения? И кто, услышав в собственном черепе голоса, не примет их за игру воображения или проявление расстроенной психики? Иногда мне самому хотелось усомниться.

Ладно. Предположим, некоторые события (как правило, связанные с сильными негативными переживаниями и физической болью) способны оставлять отпечаток в пространстве. Впоследствии эти отпечатки начинают влиять на непричастных людей, внушая им чувства и даже частично мысли участников происшествия в прошлом. По какой-то причине некоторые люди более подвержены этому воздействию, некоторые – менее. Может быть, дело в тональности воздействия. Я не стал рассказывать об этом во время следствия, но, когда моя жена была моложе, в ее рассуждениях проскальзывали суицидальные мотивы. Она говорила: «Лучше бы я умерла, чем терпела эту головную боль» и «Проклятье, мне только смерть позволит выспаться». Все это само по себе не стоило воспринимать всерьез, но не была ли эта черта причиной того, что Нина стала легкой добычей того суицидального призрака, что обитал в нашем доме? За три года до нашего вселения там проживала другая семья. Мне так и не удалось выяснить, что с ними сталось.

Моя гипотеза звучала как сюжет кошмарного сна, и сам я едва ли относился к ней серьезно. Но упорно продолжал свои изыскания. День я проводил на работе, вечер и часть ночи, а то и всю, я искал, бродил, читал и думал. Иногда я просто сваливался и проводил несколько недель под капельницей, но зато я стал чуткий, как радар. Было странно вспоминать, что когда-то я был солидным человеком с брюшком. Теперь я полностью соответствовал своему имени: тощий, настороженный, злой, вечно что-то вынюхивающий.

Мои взгляды тоже изменились. Критичность моего ума была на подъеме. Я подвергал сомнению любую информацию, достигающую моих ушей. Иногда я смотрел телевизор, пил зеленый чай и улыбался до ушей, как полный псих. Региону в Кшаане пригрозили лишением медицинской помощи, если они не усмирят своих бунтовщиков. По сути, наша страна творила ужасные вещи с их страной. Мы не гнушались терзать невинных, чтобы усмирить виноватых. Думаю, мы просто боялись ослабить контроль. Лишение права на высшее образование – это просто несколько слов, пока не задумаешься над тем, что это означает на деле: кшаанцы выполняют самые тяжелые, грязные и низкооплачиваемые работы, и продолжат это делать, потому что им не дают шанса подняться с социального дна. Мы превратили их в животных, чтобы управлять ими, как скотом.