Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

К приезду врачей и полиции моя жена была еще жива. Ожидая отчета о ее состоянии, я сидел на скамейке у входа в отделение реанимации и не чувствовал никакого горя, просто слушал шум в ушах и удивлялся, почему свет такой яркий. Это был чистый шок. Старшую дочь увезла бабушка. Это было очень хорошо, потому что я не знал, как мне объяснить шестилетнему ребенку поступок ее матери. Мне хотелось расспросить жену, почему она сделала это. Но мне так и не представилось шанса. В ту ночь она умерла.

Официальной версией стало «самоубийство и детоубийство». Я сказал следователю: «Вы понимаете, это невозможно. Нина никогда не причинила бы вред нашей дочери. И себе. Она пугалась до дрожи, порезав палец. Как бы она сделала это с собой? Она же была одна сплошная рана». Он смотрел на меня с твердокаменным лицом. «На ноже только ее отпечатки. Все раны себе и ребенку она нанесла сама, в этом нет сомнений».

Дело было закрыто менее чем за неделю. Я потребовал возобновления. Прибег к последнему аргументу: «Она слышала голоса. Говорила, что в доме творится нечто подозрительное». «Вот видите, – получил я ответ. – Вы утверждаете, что она не могла этого сделать. Но люди с расстройствами психики часто ведут себя непредсказуемо». Я ударил по столу кулаком и закричал: «Она не была психом! Она была химиком-теоретиком!» Меня начало трясти. Следователь положил ладонь мне на плечо. «Слушай, – сказал он тихо, и в его голосе впервые проступило что-то человеческое, – тебе лучше успокоиться. Посторонних в доме не было. Ты ничего не докажешь. Но, продолжая ворошить это дело, можешь так его развернуть, что сам окажешься виноватым». Я посмотрел ему прямо в глаза, заметил, как сужаются его зрачки. Он знал, о чем говорил.

Я выставил дом на продажу – не скрывая причин, заставивших меня отказаться от него. Ровеннцы народ суеверный, и я не ожидал, что покупатель найдется скоро. Я был поражен, когда на следующий день какая-то провинциальная дамочка выразила свою заинтересованность. Хотел бы я взглянуть на сумасшедшую, что покупает дом так необдуманно, но она только прислала своего поверенного со всеми бумагами.

Я переехал в маленькую торикинскую квартирку. Дочь вернулась от бабушки, и, к счастью, ни о чем не спрашивала. Я подозревал, что, хотя в тот вечер ее нашли на кровати будто бы спящей, на самом деле она слышала или даже видела произошедшее. Нас все жалели. Соседки приносили пироги, которые мы складировали в морозильник и выбрасывали, когда в отсеке заканчивалось место. Мы ничего не ели, кроме овощей и орехов. Не могли заставить себя войти в кухню. И единодушно возненавидели мясо, его запах, цвет. Особенно говядину. Поразительное сходство. Если мне случалось пройти мимо мясного ряда, я отчетливо видел младенцев, разложенных на прилавках.

Тем не менее жизнь шла своим чередом. Я вернулся на работу, Мирелль начала ходить в школу.

В какой-то момент, взглянув на Мирелль, я заметил, как она повзрослела. Ее начали привлекать серьезные книги. Особенно ей полюбилась «Птичья комната». Они должны были проходить эту книгу в школе, но в старших классах. «Как ты можешь читать это уныние? – спросил я. – Там же половина персонажей умирает, а остальные сидят, ждут и надеются на лучшее. Этого хватает в жизни». Мирелль пожала плечами. И тогда я вдруг сказал: «Это было убийство. Они все сговорились и молчат. Это какой-то заговор. Я разберусь с этим». Мирелль не отреагировала, только раскрыла глаза шире. Я прикрыл рот ладонью. Мне не следовало обнажать мои мысли. Но они копошились в моей голове, как тараканы в темном углу. Днем и ночью мне не было покоя. До того, как проговориться дочери, я обсудил свои подозрения с несколькими приятелями на работе. Выслушав, мне мягко намекнули, что я нуждаюсь в помощи. Но я считал, что это они нуждаются в помощи. Их мозги были промыты дочиста. Кем промыты? Этими.

Я отчетливо чувствовал слежку. Иногда я шел по улице, и вдруг мой затылок начинало жечь. Я оглядывался, но у прохожих позади меня был самый незаинтересованный вид. За год со смерти жены я потерял треть своего веса и продолжал худеть. В институте мне предложили длительный оплачиваемый отпуск. Я согласился – мне требовалось больше свободного времени. Я все чаще вспоминал о своей удачной сделке и задавался вопросами о таинственной покупательнице. Кто она? Эксцентричная старушка с пластиковыми цветами на шляпке? Пытаясь представить ее себе, я видел только посеребренный туманом мрак, как будто старушки и вовсе не существовало. Я решил разыскать ее.

Мой дом теперь окружал высокий металлический забор. Изнутри не доносилось ни звука. Я подергал запертые ворота, сел и начал ждать. Таинственная дама так и не объявилась. Всю последующую неделю я наблюдал за домом и выяснил, что дом пустует. Но разве наша сделка не была заключена столь поспешно по той причине, что новая владелица хотела поскорее въехать?

Я догадывался, что навлекаю на себя опасность, но был слишком взбудоражен, чтобы остановиться. Ответов пока не было, но новые вопросы возникали каждый день. Кто мог быть заинтересован в убийстве моей жены, ведь она была тишайшим человеком – сидела в декрете, занималась детьми? Сошла ли моя жена с ума? Или в нашем доме действительно происходило нечто странное? Почему после убийства дом выкупили и закрыли? Кто это сделал? На что намекал полицейский? Я стал обращать внимание на объявления о пропавших людях. Исчезновений так много, но почему пресса и телевидение никогда не поднимают эту проблему? И почему объявления о розыске человека так быстро срывают, хотя «сниму квартиру в этом районе» могут висеть неделями? ЧТО ТВОРИТСЯ В ЭТОЙ СТРАНЕ?

Я предпринял попытку пробраться к дому, но рухнул обратно на тротуар, корчась после удара током, пущенным по краю забора. Спустя три дня мне предъявили обвинение в незаконном проникновении (хотя я так никуда и не проник), якобы от лица собственницы дома. В итоге ход делу так и не дали, но приходящие на почту бумажки стращали меня еще долго.

Вскоре моя дочь пропала. Я ждал ее возращения из школы – десять минут на школьном автобусе, еще минута, чтобы дойти до дома и подняться на этаж. Однако дочери все не было, и я забеспокоился. В школе мне объяснили, что у Мирелль резко начался жар и из школьного медпункта ее забрали прямиком в больницу. Я впал в ярость. Как забрали? Куда? Почему меня не предупредили? Учительница, запинаясь, ответила, что мне должны были позвонить из клиники. Но мне никто не позвонил, и я начал обзванивать больницы сам. Ни в одну из перечисленных в справочнике Мирелль не поступала. Я то бегал по квартире, то падал в кресло, слыша, как стучит мое сердце. Наконец, в семь вечера, телефон задребезжал. Она у них. Подробности при личной встрече. За мной пришлют машину.