Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Мне была непонятна его досада. Я все же захватила с собой журнал – в том числе и из опасения, что, решив полистать его, персонал кафе осознает, кем был их недавний посетитель. Мы засветились уже в этом кафе, на автозаправке, у журнального киоска, что, наверное, не есть хорошо. Поразительно, но при всей моей взвинченности я еще умудрялась как-то сожалеть о том, что моя коллекция вырезок с фотографиями Науэля осталась за шкафом в доме Янвеке…

– Есть какие-то планы? – спросила я, когда машина плавно тронулась с места.

– Выспаться когда-нибудь.

– Я не об этом.

– Тогда никаких.

– Тебя это не тревожит?

– У нас еще будет возможность познакомиться с нашим врагом поближе, – хмыкнул Науэль. – Чем бы заняться, чтобы убить время?

Собака, бредущая вдоль обочины, проводила нашу машину сердитым лаем.

– Ты так и не рассказал мне, что пытался объяснить тебе Эрве.

– Бессмыслица какая-то: посмотри сквозь себя и сложи две половины полуночи.

– И что это значит? – недоуменно спросила я.

– Если бы я знал, то, конечно, продолжал бы называть это бессмыслицей. Что за глупый вопрос?

– Ну, наверное, он намеревался дать тебе намек.

– Шифровка уместна, если он хотел сообщить мне что-то таким образом, чтобы этого не поняли его убийцы, находящиеся поблизости, – Науэль нахмурился. – Тогда он перестарался с туманом.

– У него было недостаточно времени, чтобы хорошо все продумать.

– Да, это его оправдывает, – Науэль сжал губы.

Повисла долгая пауза. Науэль как будто бы сосредоточился на вождении, но теперь вместо раздражения источал уныние. Ну и попали мы в переделку. Будущее представлялось таким же неуютным, как серая, влажная после ночного дождя дорога, уходящая вдаль. Я решила поразмышлять над фразой, но моя тяжеленная голова, стоило попытаться привлечь ее к делу, оказалась пустой до гулкости. Науэль извлек из кармана склянку, выцепил одну таблетку и проглотил, не запивая. Я ничего не сказала, но мой внимательный взгляд он ощутил.

– Знаю-знаю. Эрве тоже из-за них бесился. Но сейчас мне нужно.

– Нет, – сказал Науэль позже, – так я ничего не добьюсь. Надо развеяться. У меня есть одна идея, если только тебя не пугают сумасшедшие.

– Я видела многих твоих друзей. Ничего, выдержала.

– А. Ну да.

Спустя шесть часов на заднем сиденье громоздились пакеты с эмблемой распространенной продуктовой сети, Науэль проглотил еще одну таблетку, а у меня разболелась голова от чтения в тряске. Журнальные сплетни совсем надоели, и я тоскливо смотрела в окно на дичающие окрестности. Небо заволокло тучами, похожими на размазанные чернильные пятна. Нас давно уже никто не обгонял, встречных машин не попадалось, вдоль дороги колыхалась трава. Вскоре мы проехали мимо пары очаровательных заросших камышом болотцев, вызвавших мое восхищение. Все же приятная смена обстановки после каменно-асфальтного Льеда. Я попыталась заговорить с Науэлем. Некоторое время он выдавливал из себя односложные ответы, потом его вежливость окончательно иссякла, и он включил радио. Даже если бы я не уловила тонкий намек Науэля, я бы все равно заткнулась, ошеломленная потоком дурных песен, хлынувших из динамика.

Пересекая овражек, мы проехали по узкому мостику, сложенному из почерневших от дождей бревен, хрупких и шатких на вид, и я нервно втянула голову в плечи.

– Бояка, – прокомментировал Науэль. – Мы почти доехали. Вон его дом.

Я всмотрелась в гряду лохматых деревьев впереди.

– Где? Я не вижу. Хорошо он спрятался.

– Да не так чтобы очень.

Мы въехали в лес и немного протащились меж деревьев. Науэль загнал машину поглубже в заросли, пряча ее от ненужных глаз, и дальше мы пошли пешком.

– Теперь рассмотрела?

Действительно, среди деревьев я заметила небольшой деревянный домик, похожий на птичье гнездо, из которого прутья торчат во все стороны. Взъерошенный и неуклюжий, прячущийся под низкой крышей, дом в ожидании нашего приближения взирал на нас своими разнокалиберными, не совпадающими по цвету глазами – одно окно занавешено зеленой занавеской, а другое синей.

Науэль подошел к двери, покрытой облупившейся желтой краской, и постучался. Из дома не донеслось ни звука. Науэль выстучал на двери бойкую мелодию. В доме вроде бы скрипнул пол. Науэль повторил то же самое, но громче и настойчивее.

– Кто там? – спросил некто, вдруг обнаружившийся у самой двери. У него был низкий и хриплый, словно простуженный, голос.

– Аналогично сумасшедшие, – ответил Науэль, и вслед за радостным возгласом последовал звук отодвигающегося засова.

Дверь широко распахнулась, и странное существо, скрывающееся за ней, взглянуло на нас изумленными, по-кошачьи зелеными глазами, в первые секунды поразившими меня настолько, что все остальное в человеке полностью ускользнуло от моего внимания – как будто и не было ничего, кроме этих витающих в пространстве сияющих глаз и надтреснутого голоса, исходящего прямо из пустоты.

Глаза обрадовались тому, что увидели, и, учитывая, что смотрели они на Науэля, даже в текущем помятом состоянии являющего собой прекрасное зрелище, в этом не было ничего удивительного.

– Эль, мальчик мой…

Науэля обвили костлявые руки в зеленых рукавах. Науэль встретил объятие без восторга, но с несвойственным ему терпением.

– Фейерверк, это Анна, – переждав выражение привязанности, представил меня Науэль. – Анна, это мой любимый собутыльник, Фейерверк.

– Твоя девушка, – обрадовался Фейерверк, глядя на меня с преувеличенным восхищением, которого я очевидно не заслуживала. – Элла говорила о ней.

– Она не моя девушка, – возразил Науэль, но Фейерверк не слушал его.

– Проходите в дом и дальше, в кухню. Там светло. Не разувайтесь. Так, как я живу, впору снимать обувь, выходя на улицу.

В кромешной тьме Науэль ударился обо что-то лбом и выругался.

– Осторожно, притолока, – деликатно уведомил Фейерверк.

– За такое несвоевременное предупреждение полагается выплата неустойки, – пробурчал Науэль.

В кухне было не светло, но светлее. Сквозь затянутые грязью окна лес казался затопленным туманом. Отступив в угол крошечного, захламленного помещения, я смогла получше рассмотреть нового знакомого. Он был высоким, возможно, не ниже Науэля, но укороченным сутулостью, согнувшей его спину в подобие горба. Не считая его поразительных глаз, которые и сейчас сияли в полумраке, в остальном он был впечатляюще невыразительным – как бы странно ни звучало такое определение. С его редкими седеющими волосами и бледной морщинистой кожей, Фейерверка можно было легко принять за старика, и я не сразу осознала, что он гораздо моложе («Тридцать девять», – уточнил Науэль позже). Мятая, грязноватая одежда висела на тощем теле, как на палке, штаны на коленях оттянулись. Где Науэль мог познакомиться с таким человеком?