Василий Боярков - Только не в этот раз

– Нет, – уверенно возразил Глебов, отчаянно пытавшийся взять себя в руки, несмотря даже на то, что дрожь пост-пьяного «отходняка» продолжала колотить все его тело, – такого точно быть не могло. Я мог забить ее кулаками до смерти. Здесь да, каюсь… в этом случае я бы бесповоротно признался. Но чтобы пытать? Тут вы ребята что-то напутали. Это сто процентов не моя «делюга». Да и друзей у меня вообще нет никаких, а тем более с автомашиной.

Здесь преступник даже нашел в себе силы презрительно усмехнуться, понимая, что версия «ментов» не больно-то «склеилась». Киров, пораженный такой безудержной наглостью, рассвирепел не на шутку. Он направился к выходу из комнаты для допросов, не позабыв на ходу проинструктировать неопытного воспитанника: «Ознакомь его с нашими доказательствами и осмотром его квартиры, да… и сделай это все непременно под запись. Я скоро вернусь».

Оставшись наедине с подозреваемым, Никита решил воспользоваться предоставленной ему возможностью, чтобы блеснуть своей эрудицией. Он начал с того, что решил описать предполагаемому убийце место жуткого происшествия. Он еще не набрался такого бесстыдства, каким обладал его умудренный напарник, поэтому задавал вопросы довольно вежливо:

– Скажите, пожалуйста, Станислав Станиславович, как получилось так, что в Вашей квартире, а именно в спальной комнате, присутствуют активнейшие следы борьбы, перемежающиеся обильным крове-пусканием?

– Нет ничего проще, – спокойно отвечал Глебов, испытывая перед молодым сотрудником много меньшего страха, чем перед его более зрелым наставником (ему даже удалось почувствовать, как невольно уменьшилась колотившая его дрожь), – узнав об измене жены, я как следует выпил и стал в нашей комнате крушить и раскидывать все, что только попадалось мне под руку. Таким образом я вымещал всю свою злобу. И кровь та является только моей и ни чьей больше другой. В пылу своего гнева я поранил ладонь в районе большого пальца, оттуда она и текла.

В доказательство своих слов он предъявил на обозрение Бирюкова имевшуюся у него в вышеупомянутом месте свежую рану. Это обстоятельство вполне могло соответствовать истине и ставило жирный крест на версии Кирова. Никита решил попробовать решить еще один, волновавший его и казавшийся немаловажным, нюанс:

– Тогда объясните, гражданин Глебов, такой момент: как в вашей квартире оказалась обувь, имеющая рисунок подошвы, идентичный отпечатку следа, оставленного в месте обнаружения трупа?

– Тут мне ответить нечего, – честно признался подозреваемый, – эти ботинки у меня в наличии с давнего времени, и я никак не могу взять в голову, как могло случиться это необъяснимое совпадение. Хоть убивайте меня, но я, ей Богу, не знаю ответа на этот сложный вопрос.

Тут вошел, а скорее, как вихрь влетел Киров и сражу же, схватив протокол допроса, внимательно изучил последнюю часть занесенных в него аккуратным почерком записей. Читая документ, в руке он сжимал небольшую зеленую сумку, в каких обычно сотрудники правоохранительных органов хранят служебные средства защиты дыхания, или просто противогазы.

– Значит по хорошему не хотим? – заорал он диким голосом, извлекая наружу предмет, в идеале предназначенный для предохранения человеческих легких, однако у сотрудников полиции имеющий еще и несколько иные, явно нетрадиционные, функции.

– Подержи его, – отдал Роман распоряжение своему молодому напарнику.

Тот послушно встал со своего места и, обойдя подозреваемого сзади, схватил его за широкие плечи. Старший оперуполномоченный в тот же самый момент, разумеется против воли подозреваемого, стал пытаться надеть на его огромную голову этот необычный и крайне неудобный «намордник». Глебов активно сопротивлялся, а именно: вертел головой из стороны в сторону, остервенело пытался подняться и проводил отчаянные попытки отстраниться от своих грозных мучителей. Если бы не наручники, сдерживающие его мощные руки в положении – ладонями за спиной, то он, принимая во внимание свою неимоверную силу, легко бы смог раскидать полицейских. Между тем металлические браслеты значительно сокращали его сокрушительную и неимоверную для обычного человека мощь.

В конечном итоге его все же удалось повалить на пол и уже там, удерживая исполина с обоих сторон, оперативникам удалось закрепить на его лице противогазовый аппарат. Его так и оставили лежать на холодном бетоне. Опытный сотрудник МУРа взял на себя дальнейшую обязанность по проведению безжалостной, склоняющей к откровенности пытки. Периодически зажимая «хоботок», он таким образом перекрывал доступ воздуха внутрь. Станислав отчаянно сопротивлялся, но, как нетрудно догадаться, ничего поделать так и не смог. Постепенно, не получая необходимого кислорода, он впадал в состояние, близкое к обмороку, и именно в этот момент Киров ослаблял нажатие на воздушный шланговый проходной канал. Глебов делал мощнейший вдох и постепенно начинал приходить в себя, осознавая происходящую вокруг него обстановку. Затем процедура повторялась неоднократно.

Проделав свои попытки около десяти раз, Роман, наконец дав подозреваемому более или менее очухаться от перенесенных страданий, вкрадчивым тоном спросил:

– Ну, ты как? Готов разговаривать?

– Да, – словно бы из бочки ответил преступник и энергично закивал головой, свидетельствуя о своем вынужденном согласии.

– Ты убил жену? – задал вопрос полицейский, так и не снимая пыточного «намордника».

– Нет, – впадая паническую в истерику, заорал внезапно овдовевший супруг.

– Неправильный даден ответ, – зло сжав зубы, прошипел беспощадный оперативник.

Далее, процедура пытки продолжилась, прекращаясь лишь на короткие промежутки, чтобы «испытуемый» вдруг, по утверждению Кирова: «…Не отбросил копыта». Все велось к тому, чтобы тот проявил сознательность и, отвечая за свои безжалостные преступные действия, дал положительное согласие на дачу признательных показаний.

«Допрос» продолжался уже четыре часа, и время близилось к наступлению вечера. В результате подозреваемый не выдержал оказываемого на него мощнейшего прессинга и заорал диким голосом так, что по рукам Кирова, удерживавшего в тот момент «хоботок», пробежала колеблющаяся вибрация:

– Да! Это я убил! Я все скажу! Только прекратите надо мной издеваться!

– Наконец-то, – облегченно вздохнул самопровозглашенный «палач», снимая с жертвы ставший ненужным противогаз, – а то я начал уже уставать.

Обильно вдыхая спертый тюремный воздух, показавшийся Глебову в этот момент самым чистым, какой только может быть на планете, он, вдоволь надышавшись, провозгласил: