Лейлина Лина - Труп выгоревших воспоминаний

Людовик объявился в моем доме в районе семи часов вечера. Он спокойно позвонил в домофон моей квартиры и попросил решения войти. Я впустила своего напарника. В этот вечер он отказался от предлагаемого мною алкоголя. Напарник сел на диван и положил распечатанные листы на кофейный столик.

– Ей недавно исполнилось шестнадцать лет.

– Ей?

– Убитой школьнице.

Я опустилась на диван и ,взяв листы, кивнула Людовику.

– Гислен Ранкур. Родилась и выросла на побережье острова и практически никогда не покидала его пределы. – Без труда продолжил информировать меня Людовик. – В период с десяти до двенадцати лет упорно изучала русский язык, а в четырнадцать лет уговорила своих родителей отправиться на учебу в Москву.

Я сглотнула.

– Она вернулась сама?

Людовик кивнул.

– Незадолго до своей гибели позвонила родителям и попросила их забрать ее домой.

– Кем являются ее родители?

– Отца зовут Бернар Ранкур, мать – немка, приехавшая во Францию двадцать лет назад, Рут Кениг. Рут встретила Бернара, когда…

– Мне нет до этого дела. – Перебила я Людовика, перебирая листы и читая на них интересную мне информацию. – Сколько времени она пробыла в Москве?

– Два года.

– Где жила?

– Девушка ездила в Москву через организацию EF и жила в доме принимающей семьи.

– Отсутствовала ли она во время проживания в принимающей семье?

– Мне это не известно.

Людовик замолчал. Я старалась подготовить в голове интересующие меня вопросы, стараясь никак не задействовать подозреваемого мною надзирателя. После пятого убийства, я не сомневалась в его причастности к хотя бы одной школьнице. Он просчитался. Наконец – то, надзиратель решил выбрать жертву своего излюбленного типажа. Жаль, что он сделал это убийство без указывающих на него прямых улик. Даже если он и был организатором убийства, то ,наверняка, сам не убивал выбранную жертву. Убийца мог оказаться киллером, причем состоять в довольно доверительном кругу у надзирателя. Насколько мне известно, надзиратель никогда не давал людям с улицы масштабные задания. Для того, чтобы стать доверительным лицом, мужчина, готовый убивать и получать заказы от надзирателя, проходил не один ряд испытаний. Какие именно испытания, я не знала.

Я прикусила язык, понимая всю абсурдность сложившейся ситуации. Фактически, я выкладывала в своей голове шаги захвата надзирателя, по глупости шла прямиком ему в руки. Но у меня не было никаких прямых улик, кроме своих воспоминаний, чтобы засадить этого человека за решетку. Что мне дал надзиратель за три года пребывания под его контролем? Выносливость, способность к обращению с холодным оружием, способность к хакерству. Чего я лишилась за эти три года? Свободы. Я потеряла свободу по вине своего отца. Он променял мою свободу на возможность отыграться своему другу. Так почему же я пытаюсь отомстить надзирателю? Почему я не собираюсь отомстить своему отцу? Ответ на вопросы возникает сам собой: у меня нет веских доказательств и никто моим откровенным признаниям не поверит.

Я невольно посмотрела на Людовика. Он с интересом изучал фотографии моей семьи, которые стояли рядом с телевизором. На одном из снимков, мой старший брат Александр в возрасте двенадцати лет лепил снеговика. Родители успели заснять его в момент смеха. Брат практически не улыбается после автокатастрофы, и мне редко удается застать на его лице улыбку. На второй фотографии улыбающиеся семейство отдыхает где – то в ближайшем Подмосковье. Александр, единственный, кто не удосужился улыбнуться в камеру.

Я вернулась к изучению предоставленной мне информации. У нас с Людовиком был своего рода доверительный барьер, который касался и пролегал лишь по прямой рабочей сферы. Однако, я не горела желанием рассказывать ему всю правду о своём прошлом. Да и с какой стати я должна это делать? В нашей семье принято решать свои проблемы самому. Я делала вид, что занята изучением напечатанного текста, но мои глаза меня подводили. Они словно не видели текст, а проходили сквозь него, заставляя меня видеть белую бумагу с чёрными полосками. Я от досады швырнула листы на кофейный стол и облокотилась на спинку дивана. Одно из самых приятных для меня воспоминаний всплыло в моей голове.

Я рассортировывала документы по датам, доставая разложенные в непроизвольном порядке бумаги, покоящиеся в коробках. Работа не сложная, но пыльная. Сгусток пыли поднимался ввысь, каждый раз когда я доставала новый лист исписанной бумаги. Он ненадолго задерживается в комнате, словно осматривая новый для него мир, и медленно оседал на то же место, где лежал раньше, не удосуживаясь осесть где-нибудь ещё. Несказанная забастовка пыли меня веселила. Я не раз ловила на своём лице улыбку, заставляющую меня смутиться. Я потерялась во времени. Мною уже были разложены две огромные коробки, освобождённые от своего груза, мирно отдыхающие на полу, рядом с их полными сородичами. Конкретного места разложения бумаг мне не говорили, поэтому я клала их в стопки на все тот же пол, но уже подальше от окружающих меня коробок.

– Недурно, отец будет доволен. – Андрей появился за моей спиной бесшумно, впрочем как и всегда.

– Я успела сделать не так уж и много. Хвалить меня особо не за что.

– Сама скромность. – Андрей положил на мое плечо ладонь. – Пошли прогуляемся. Хватит тебе дышать этой гадостью.

– Мне нужно закончить работу.

– Мне нужно заниматься. Мне нужно тренироваться. Мне нужно закончить работу. – Передразнил он меня. – А тебе когда – нибудь приходило в голову: мне нужно развлекаться?

– Оно ушло в отпуск и просило передать, что вернётся не скоро. – Шутливо отозвалась я.

– Считай, что отпуск закончен. Отец привёз двух новых лошадей в конюшню и разрешил мне их тебе показать.

– Зачем?

– Он поощряет действиями твои старания. Ты же не отгадала ещё его загадку.

– Ты знаешь о ней?

– Отец поделился со мной новостью, когда я спросил у него, почему на твоём теле появились новые царапины.

Я невольно потянулась взглядом к моим запястьям. Они оказались окутаны в тонкую кофту, старательно пытаясь скрываться в паутине вязаной шерсти, лишь маленьким розовым хвостиком выглядывая из обволакивающего их материала, словно боясь выпустить своё дитя в новый мир. От Андрея не укрылся мой беглый взгляд. Он осторожно, будто пытаясь спугнуть нависшую над нами тишину, оголил запястье левой руки. Он поднёс ее к своим губам и поцеловал там, где царапина приобретала более красный оттенок. Я заворожённо наблюдала за действиями Андрея, стараясь лишний раз не моргать. Он умел вести себя утонченно, хотя временами не мог держать порыв своей грубости.