Пётр Пахоменков - Юмор и мистика! Дед мой был дворником. Тайна старинной кружки

Мужчина закрыл глаза. Уставившись на него пронзительным взглядом, и, прощупывая его своими всевидящими ладонями, экстрасенс несколько раз произнёс свои магические фразы:

– Расслабляемся и ни о чём не думаем… Расслабляемся…

Иннокентий снова включил электронагреватель.

– Вы чувствуете тепло? – спросил он.

Мужчина не ответил. Иннокентий повторил свой вопрос, но мужчина снова не отреагировал.

– Эй, товарищ, вы меня слышите?

Иннокентий взял пациента за руку. Пульс прощупывался, но крайне слабо. Испугавшись, Иннокентий выбежал в комнату к жене.

– Надя, у меня проблема! Пациент уснул и не просыпается.

– Как не просыпается? – заволновалась Надежда. – Только этого нам не хватало! Может, скорую вызвать?

– Ты что, с ума сошла! Какая скорая! У меня же нет лицензии!

– Что же тогда делать?

– Не знаю.

– Ну, попробуй ещё раз его разбудить! Потряси за плечо, покричи над ухом!

– Может мне перед ним ещё сплясать? – иронично произнёс Иннокентий, но затем, подумав, сказал:

– Ладно, попробую ещё раз.

Супруги вместе вернулись в комнату к пациенту. Иннокентий взял пациента за плечи и начал его трясти.

– Эй, просыпайся! Слышишь, просыпайся!

Мужчина по-прежнему не реагировал.

– Ну, вот видишь! – беспомощно развёл руками Иннокентий.

– Кеша, – испуганно произнесла Надежда, – а может, он умер?

– Тяпун тебе на язык?

– Что же делать?

В этот момент в комнату с балкона просунулась голова Вити.

– А давайте его с балкона сбросим? – предложил он.

Уснувший мужчина вздрогнул и простонал.

– Да ты что, сынок! – испуганно воскликнула Надежда Матвеевна. – Он же живой!

– А ну, брысь отсюда! – рявкнул на сына Иннокентий. Затем, повернувшись к жене, сказал:

– Я знаю, что делать!

– Что?

– Нужно его из квартиры вынести.

– Куда?

– Да хоть в подъезд. Пусть там спит. А ну-ка, бери его за руки, а я за ноги.

– Кеша, я боюсь.

– А ты не бойся.

Иннокентий стянул пациента на пол и сердито шикнул на жену:

– Ну, что стоишь?

Ухватив брезгливо мужчину за конечности, супруги потащили его в подъезд.

– Кеша, у меня руки от такой тяжести отрываются! – застонала Надежда.

– Потерпи, осталось немного.

Наконец, Иннокентий и Надежда донесли бывшего пациента до окна и положили его на пол.

– А теперь сматываемся, – озираясь по сторонам, прошептал Иннокентий.

Супруги бегом вернулись в квартиру. Захлопнув за собой дверь, они прошли в комнату и, тяжело дыша, уселись на диван.

– Как ты думаешь, – спросила Надежда, – нас не арестуют?

– А тебя-то за что?

– За соучастие.

– Не переживай, я тебя не выдам.

– А ведь нам сегодня к родителям ехать, – вздохнула Надежда.

– Раз надо, значит поедем. Вызовем такси и поедем. Деньги у нас есть…

Иннокентий просунул руку в карман, вынул оттуда несколько купюр, пересчитал их, затем резко поднялся и подошёл к столу.

– А где две тысячи? – спросил он.

– Какие две тысячи? – не поняла Надежда.

– Ну, те, которыми со мной пациентка расплатилась. Они на столе лежали, а теперь их здесь нет. Ты не брала?

– Нет, – с недоумением ответила Надежда.

– Виктор, – крикнул Иннокентий сыну, – ты деньги со стола не брал?

– Нет! – отозвался Витя с балкона, и, заглянув в комнату, предположил:

– Их наверно этот мужик уснувший спёр!

Иннокентий быстрым шагом направился к двери. Надежда засеменила за ним. Вместе они снова вышли на лестничную площадку, затем поднялись к окну, около которого положили уснувшего пациента, но там его… уже не было.

– Вот, сволочь! – мрачно изрёк Иннокентий. – Ловко же он меня провёл. Это ж надо было такой спектакль разыграть! Пока я к тебе в комнату ходил, он прикарманил мой гонорар. Ворюга!

– А мы-то ещё этого борова на себе тащили, – пожаловалась Надежда. – У меня до сих пор рука болит.

– Ладно, чего теперь здесь стоять! – подытожил Иннокентий. – Пойдём домой!

Вернувшись в квартиру, супруги немного успокоились.

– А знаешь, – сказала Надежда, – с одной стороны деньги жалко, а с другой, у меня теперь на сердце полегчало.

– С чего это, вдруг?

– Ну как с чего? Арестовывать-то нас теперь не за что и ты можешь дальше спокойно заниматься лечением.

– Да, ты права, – согласился Иннокентий. – Деньги – дело наживное. Только впредь мне надо быть повнимательней с этими пациентами.

Выйдя на пенсию, Матвей Захарович Воробьёв скучал недолго. Обнаружив в себе талант к сочинительству, он тут же с головой окунулся в атмосферу рифм и творческих изысканий.

Стихи давались ему легко. Слово за словом, строчка за строчкой и вскоре увесистый поэтический багаж новоиспечённого поэта разлетелся по интернету во всех социальных сетях.

Но, однажды, отложив в сторону, изрядно надоевшую лирику, Захарыч решил написать стихотворение о себе. Название к стихотворению он придумал быстро: "Биография поэта". Первая строчка тоже далась ему легко, и тут же отпечаталась красивым шрифтом на ярком экране:

«Дед мой был дворником, папка колхозником…»

«Во как!» – радостно крякнул Захарыч, вполне удовлетворённый таким оригинальным началом.

Не мешкая, он сразу же задумался над следующей строкой, которая по замыслу автора должна была поведать читателю уже о самом поэте. Но тут поэт наморщил лоб, затем почесал затылок и обречённо выдохнул, как сдувшийся воздушный шарик.

«Вот, блины горелые, – заворчал Захарыч. – Жизнь прожил, а вспомнить нечего!»

Перебирая в памяти прожитые годы, он ещё раз попытался облачить в рифму хоть какой-нибудь эпизод из своего прошлого, но так ничего и не облачил.

«Вот она, проза жизни, в поэзию-то и не укладывается», – с горечью произнёс Захарыч и, взглянув в бесконечное голубое пространство вселенной, жалостливо позвал: «Муза, муза! Где же ты, моя красавица?»

В ответ из-под стола мяукнула кошка, которую жена Антонина Григорьевна в усмешку над мужем назвала Музой.

«Да не ты! – прикрикнул на кошку Захарыч. – Брысь!»

Кошка испуганно шмыгнула под кровать и затихла, а Захарыч снова забормотал:

«Дед мой был дворником, папка колхозником,

Я же… Я же всю жизнь… Я же всю жизнь…»

«А что я всю жизнь? Ел, да спал, да на почте чужие посылки перелопачивал. В общем, ничего героического не совершил, никаких научных открытий не сделал, спортивных рекордов не поставил. Вот так!» – подытожил Захарыч и с обидой в голосе произнёс:

«Дед мой был дворником, папка колхозником,

Я же всю жизнь ямщиком прослужил…»

Но тут лицо его заметно просветлело.

«А почему бы и нет! – обрадовался он. – Да, я не совершил ничего великого. Но в этом-то и кроется трагический смысл моего произведения. В обыденности существования. А на это, между прочим, не каждый, способен. Это вам не рекорды ставить. Здесь тоже героизм нужен. Чтобы вот так пренебрежительно бросить свою жизнь в топку времени и сказать: «А ну вас всех к лешему", и сгинуть в глубинах истории, как неизвестный солдат. И ведь какая драма вырисовывается! Какая беспросветная тоска! Аж, за душу берёт! Ой!»