Владимир Нестерцов - В гостях у Папского Престола

– Ну что, студент, тебе совсем не интересно или не проголодался еще, а дорога то дальняя, давай, присаживайся, вместе повечеряем.

Уговаривать меня дважды не пришлось. Вытащив свою ложку, я быстро сел в круг. Старший степенно перекрестился и торжественно зачерпнул ложкой варево из котла, за ним по очереди последовали остальные. Естественно, заключал эту шеренгу я. Ели не торопясь, подставляя кусок хлеба под ложку, чтобы капли не падали куда попало. Настоянный на травах и свежем воздухе кулеш был непередаваемо вкусным и ароматным. Съели все без остатка. Насытившись, вытащили кисеты с табаком и глиняные трубки. Медленно выдыхая клубы дыма, народ стал готовиться ко сну. Ночь прошла без происшествий, и с первыми лучами солнца мы снова тронулись в путь. Буквально как раз после обеда у одного из возов слетело колесо. Пока его чинили, прошло время и, как я понял по разговорам, выбились из графика. Поэтому самое опасное место- густой подлесок – пришлось пересекать в сумерках. Все настороженно озирались по сторонам, держа в руках дубовые палки, припасенные на всякий случай. Такого оружия у меня не было, поэтому, развязав мешок, я вытащил оттуда пращу, которую всегда носил с собой, и несколько снарядов. Так и двигались мы в сгущающихся сумерках рядом с медленно бредущими волами. Замыкал всю эту процессию я, прислушиваясь к звукам, доносящимся из леса. Пока все было нормально. Оставалось пересечь неглубокую лощину, которая располагалась за поворотом. Там было темнее, чем вверху, и деревья стояли ближе к дороге. Постепенно наш отряд втянулся в нее и двигался дальше по дороге, которая изредка освещалась через редкие просветы в деревьях. Напряжение достигло предела, и в этот момент раздался громкий пронзительный свист, и на дорогу из-за кустов, как горох, выкатилось с десяток людей, вооруженных как попало. Один был с дубинкой и грозно вращал ее в воздухе, другой размахивал саблей, а третий грозил железной цепью, которой обрабатывали снопы. Кроме этого были еще два разбойника с пистолем и мушкетом. И все это войско, окружив нас, замерло на месте, пропустив вперед предводителя, который подъехал верхом и, подбоченившись, обвел нас грозным взором.

–Ну что, хлопы? Кто разрешил вам ездить по моей земле «пся крев»?

С этими словами он ударил своей плеткой ближайшего чумака так, что с него слетел соломенный брыль.

–Эй, Юзек, забирай все это у них, а самих отведите к Панскому омуту и прикончите там. Дорога здесь должна быть чистой, без всяких следов. Ну чего стоите! – крикнул он своему воинству, и оно пришло в движение, подходя вплотную к возам. Все чумаки стояли как завороженные, словно не понимая, что произошло, не веря своим глазам, даже не допуская мысли о том, что заработанное тяжким трудом добро вот сейчас у них отнимут, да еще и лишат жизни. В отличие от них, я был более подготовлен к различным ситуациям. Первой мыслью было бежать. А как же они, эти добродушные селяне, которые так хорошо приняли меня в свой круг? Нет, надо было попытаться выкрутиться из этой ситуации и помочь им прийти в себя. Пока я размышлял, ко мне приблизился один из разбойников, который осматривал возы на предмет имеющегося в них добра. Увидев меня, он остановился в удивлении и, обернувшись к главарю, крикнул, указывая на меня пистолем:

–Пан Лютый, а что с этим делать?

Тот, лениво взглянув на меня, ответил: «А туда же, до кучи, что с него взять?»

Кивнув головой, разбойник подошел ко мне и поднял кверху пистолю с намерением ударить меня по голове. Естественно, я допустить такого издевательства над собой не мог и выжидал удобного момента, чтобы воспользоваться имеющимися в моем распоряжении навыками. На удивление, вместо волнения ко мне пришло спокойствие. Выбрав момент, когда ствол поднялся вверх и пистоль всей своей тяжестью был готов обрушиться на меня, я перехватил руку разбойника, завернул ее так, чтобы пистоль оказался направленным в сторону главаря, и нажал на курок. Раздался выстрел, и ничего не понимающий Лютый стал валиться с лошади набок. Выкрутив пистоль, я его рукояткой пригвоздил разбойника к земле, и схватив пращу, кинул из нее свинцовый снаряд во второго разбойника, который целил в меня из мушкета. Удар пришелся ему прямо в лоб, и он, как подкошенный, рухнул навзничь. Запах пороха и звук выстрела, очевидно, подействовали на моих попутчиков, которые, словно очнувшись ото сна, кинулись защищать свое добро, вступив в схватку с ближайшими разбойниками. Я помогал им, чем мог, схватив увесистую палку одного из нападавших. В результате кряжистые мужики одержали победу. Потеряв главаря и еще нескольких человек, разбойники отступили, убежав в чащу леса и оставив лежать на земле без сознания четверых своих подельников. Быстро приведя свои возы в порядок, мы как можно быстрее двинулись дальше, даже не забрав валявшиеся на земле орудия нападения. Главное, поскорее выбраться из леса. Примерно через час нам удалось это сделать. Не останавливаясь на ночлег, мы двигались домой при ярком лунном свете, который хорошо освещал дорогу. В основном все молчали, переживая каждый по-своему все то, что произошло с нами. К утру мы достигли города. На прощание старший из чумаков, сняв свою соломенную шляпу, низко поклонился мне.

–Ты вот что, пан школяр, если какая нужда будет, то обращайся к нам. Так я говорю, панове?

И он обернулся к остальным, которые тоже, сняв шляпы, молча кивнули ему в ответ.

Распрощавшись с ними, я со всех ног ринулся в свой коллегиум. Конечно же, занятия давно начались, и мне необходимо было оправдать свое отсутствие. Таким оправданием послужила пара серебряных монет, которые я преподнес куратору. Он молча опустил их в карман, а я так же молча, как ни в чем не бывало, стал ходить на занятия. Мои товарищи обрадовались моему приезду и, понятное дело, рассказали все последние новости и происшествия, которые произошли за время моего отсутствия. Однако наибольший интерес для них вызвало мое парижское путешествие, и особенно светская жизнь. Они удивлялись нравам королевского двора и той распущенности, которая царила там, в отличие от наших строгих правил.

А время меня поджимало, на носу были выпускные экзамены. Все бегали как угорелые, учили, словесно дрались на диспутах, хватая друг друга за одежду, копили деньги для выпускного вечера. Время летело очень быстро, некогда было даже нормально выспаться. Наконец этот решающий день настал. И ранним утром я переступил порог аудитории, где чинно восседала экзаменационная комиссия. Силы были неравными. Их четверо, а я один. Никаких письменных вопросов и ответов, только допрос с пристрастием. Вопросы сыпались на меня как из рога изобилия, один посложнее другого. Мне приходилось отвечать, призывая на помощь не только знания, но и мое воображение, подливая туда эликсир красноречия, перечисляя научные титулы и ученые звания членов комиссии. Я извивался как уж, порой повышая тон, доказывая свою истину. Взамен я получал еще более казусный вопрос, особенно от пана иезуита, заданный с подковыркой. Я не буду их перечислять, но они касались тех предметов, которые я в течение учебного года пытался постигнуть. Это касалось и риторики, и Божественного провидения, и философии, и других предметов, которые мне положено было знать. Наконец, все выдохлись и затихли. Ректор, обведя всех взглядом и удостоверившись в том, что больше не будет ко мне вопросов, молча указал мне на дверь. Выйдя в коридор, я попал под шквал вопросов своих друзей. Всех интересовало, что именно меня спрашивали. Некоторые даже записывали. Следующий студент, вошедший после меня, очевидно, не обладал такой выдержкой. Поэтому уже минут через десять там за дверью поднялся шум от повышенных голосов, когда каждый пытался доказать свою истину. При этом звания и регалии отлетали в сторону, как шелуха, главным становилась истина говорившего. Ее отстаивание приводило даже к тому, что оппоненты в лице студента и профессора хватали друг друга за грудки и кричали в лицо. На выпускном экзамене это было в порядке вещей. Не сдавший его уходил пить в одиночку или с друзьями, а успешно прошедший через это горнило забирал всех членов комиссии, и они шли в питейное заведение отмечать этот праздник. К моей великой радости, я попал в число счастливчиков, и мы еще с тремя студентами, забрав всех членов комиссии, пошли ставить последнюю точку в нашей учебной карьере. Уважаемые профессора к концу праздника забыли о своих регалиях и, вспомнив молодость, стали на время такими же, как мы. Появившиеся девушки придали еще большую пикантность нашей вечеринке, еще выше подняв градус веселья уважаемых членов комиссии. Один только ксендз молча встал и тихонько вышел, кивнув мне на прощанье. Я, естественно, пил мало, так как мой организм еще не в полной мере принимал спиртное, несмотря на мои тренировки во время учебы и французскую эпопею. Поэтому мне интересно было наблюдать за присутствующими. Тем не менее, все было в рамках приличия. Хоть девушки и порхали с колен на колени присутствующих, хихикая от их щипков, однако грубости по отношению к ним себе никто не позволял. Постепенно бурное веселие стало подходить к концу. Если мы еще чувствовали себя сносно, то мэтры стали сдавать, все чаще позевывая и ссылаясь на необходимость подготовки к завтрашнему дню. В итоге ректор, подняв чашу за здравие новоявленных магистров, дал понять, что веселье пора заканчивать. Все встали, опорожнили бокалы и, слегка покачиваясь, двинулись на выход. Я последовал их примеру, оставив своих товарищей, пожелавших до конца насладиться праздником. Сопроводив до дома достопочтенных членов комиссии, я пришел домой и завалился спать.