Литтмегалина - Дом на берегу

– Логично. Ты дочитал «Заповедный сад» Бернетт?

– Дочитал. Ты нарочно подсунула мне книжку про мальчика, который в точности как я? Даже имена у нас одинаковые.

– Согласись, удивительное совпадение.

Колин неопределенно фыркнул.

– Я… – он замялся, – …веду себя так же плохо, как он?

– Ну, сам по себе он был не плохой. Просто очень несчастный.

Серые глаза Колина так и вцепились в меня. В этот момент он выглядел поразительно похожим на Натали. Я в тысячный раз поразилась, как она может отвергать брата.

– Я не несчастен. Однажды мне будет принадлежать весь мир. Уже принадлежит.

Я тихонько вздохнула.

– Не веришь? – нахмурил тонкие брови Колин. – Я говорю правду. Однажды я буду управлять всем.

То умереть собирается, то управлять всем. Колин не замечал, как, заходя в своих фантазиях все дальше, противоречит сам себе.

– Пока что тебе и собственные ноги не подчиняются, – напомнила я, что было рискованно, но обошлось без последствий. – Но, Колин, если, как ты говоришь, ты их чувствуешь и способен пошевелить пальцами, это почти наверняка означает, что теоретически ты можешь ходить.

– Не могу.

– Сможешь, если захочешь. Твои мышцы просто ослабли от бездействия. Начинай тренировать их. Постепенно, от малого к большему, ты добьешься успеха. Если у мальчика из книжки получилось, то и у тебя получится.

– Вот уж не аргумент, – возразил Колин и отвернулся с надменным фырканьем.

Я потянулась к его взъерошенному затылку, но передумала, и моя рука упала на одеяло.

– Почему тебя заботит, буду я ходить или нет? – продолжил он злым, надтреснутым голосом, и я задумалась – действительно, почему? Но в этом темном жутком доме Колин был единственным, с кем я регулярно общалась, что делало меня небезразличной к его судьбе. Впрочем, такое объяснение ничего ему не скажет.

– Потому что когда я гуляю по берегу и смотрю, как небо растворяется в море, мне становится грустно оттого, что ты не можешь испытать и увидеть то же.

– Море? – Колин развернулся, обратив на меня свои глаза, перламутрово-серые, как черный жемчуг. – Оно рядом?

Я рассмеялась от удивления.

– Ты не знал об этом?

– Нет. В нем действительно так много воды?

– Очень. Хочешь, я принесу тебе ракушку с берега?

– Принеси. А оно на самом деле соленое?

– На самом деле.

– Тогда еще зачерпни мне стакан морской воды. Я хочу ее попробовать.

Дав ему обещание, я попыталась продолжить урок, от которого мы отвлеклись, но Колин был рассеян и постоянно ошибался. Все же он заметно продвинулся в учебе за последнюю пару недель. Много читая, он запоминал правильное написание слов, уточнял смысл ранее малопонятных и узнавал новые. Он был умным, быстро схватывающим ребенком, невежество которого объяснялось единственно тем, что никто не занимался с ним всерьез, сосредоточившись на попытках установить контроль над его поведением.

В этот раз он отпустил меня с миром, не подвергая обычному испытанию – не протянул мне для пожатия свою хрупкую, безжизненную руку, прикасаясь к которой, я каждый раз зажмуривала глаза…

– Раздвинь занавески, – попросил он вместо этого и, когда я выполнила его просьбу, приподнялся, пытаясь выглянуть в окно.

– С этой стороны моря не видно, – сказала я. – Тебе придется выйти наружу. Закрыть окно, как было?

– Нет, оставь. И потуши лампу. От ее света у меня болят глаза.

– У вас дар, – восхитилась миссис Пибоди, когда я спустилась в кухню. – Иначе как еще объяснить, что вам удалось утихомирить маленького дьяволенка. Он даже мне стал реже показывать зубы, а раньше мог и молочником запустить, когда хватало силенок.

– Да какой дар, просто немного настойчивости и терпения.

Проблем все еще хватало, но делиться этим фактом я не стала. Например, недавно, когда я предложила ему порисовать, Колин нарисовал мертвых животных. Его рисунок, при всей незатейливости, был потрясающе отвратен – длинные растянутые внутренности, лужи крови, густо заштрихованные красным карандашом. В придачу, протягивая мне рисунок, Колин посмотрел на меня с такой зловещей, саркастичной улыбочкой, что у меня мороз пробежал по коже.

– Все девушки, что работали до вас, его ненавидели. Неудивительно. Все замечают это, – миссис Пибоди перешла на шепот и придвинулась ближе ко мне. – Точно веет от него чем-то затхлым. Смертью, вот чем.

Слова миссис Пибоди показались мне излишне… театральными, что ли. Но я бы не удивилась, считай она именно так, как сказала. Миссис Пибоди была очень суеверна. Однажды она поведала мне мистическую историю из собственной молодости: ее соперница, оказавшись ведьмой, заколдовала парня, причину их распри, и через три дня он умер от тифа. Я-то, разумеется, решила, что парень просто умер от болезни, но благоразумно промолчала. Да и не логичнее ли было ведьме истребить конкурентку, саму миссис Пибоди?

А что касается Колина… я действительно ощущала в нем что-то отталкивающее, но, постепенно успокоившись, отнесла это на счет его дурного характера. Я научилась вытеснять чувство отвержения, хотя оно так и не оставило меня полностью, пусть даже Колин давно не бросался в меня книгами. Я не хотела повторять ошибку, которую, как поняла однажды, совершили все мои предшественницы: запуганные темным ореолом Колина и его маской маленького тирана, они склонили головы, признавая его своим господином. Но слуги для него были все на одно лицо – бессловесные тени, на которых можно срывать досаду после ночи, полной скверных снов. Я не верила в маленьких чудовищ, равно как и в маленьких господ, и, отодвинув свои сомнения и страхи, заговорила с ним как с ребенком. И тогда он ответил мне как ребенок.

На улице заревел мотоцикл Натали, да так громко, что мы вздрогнули.

– Бестия, – проворчала миссис Пибоди, сердито комкая передник. – Она убьется когда-нибудь. Видели, как гоняет? И ведь ничего-то ее не образумит, – миссис Пибоди возмущенно посмотрела на меня, призывая присоединиться к выражению негодования в адрес Натали.

– Что? А? – не поняла я, тяжело выбираясь из своих мыслей, и, поднявшись, ушла с кухни.

В своей комнате я попыталась нарисовать портрет Натали акварелью. Но мой рисунок был убожеством в сравнении с оригиналом, и в раздражении я смяла листок. Вздохнув, я опустила голову на стол. С тех пор, как я познакомилась с Натали, я перестала понимать свои чувства. «Ты видела Натали?» – каждое утро спрашивал Колин, и я думала, что мы как фанатики, объединенные общим объектом страсти. Моя привязанность к Натали была столь же безосновательна, как привязанность к ней Колина, которого она открыто ненавидела. Колин мечтал ее увидеть, но, лишенный такой возможности, спрашивал меня: «Как она одета сегодня? Растрепаны ли ее волосы? Сверкают ли ее глаза?»