Литтмегалина - Дом на берегу

– Папа не хотел, чтобы получилось так, как получилось…

– Конечно, не хотел. Ему повезло, что он успел помереть прежде, чем его финансовые проблемы стали очевидны, – цинично высказалась Натали.

От ее слов я вся сжималась.

– Некоторые люди своим кошкам уделяют больше внимания, чем он уделял тебе. Почему даже сейчас, когда ты уже не можешь отрицать этот факт, ты продолжаешь оправдывать его?

– Хотя бы потому, что он мой отец.

– О, разумеется. Он твой отец, Леонард мой кузен, и мы обязаны любить их. Все должно быть по правилам.

– Я думаю, Натали, что люди кажутся тебе хуже, чем они есть на самом деле.

– Я знаю, Умертвие, что люди в сотни раз хуже, чем ты можешь себе представить.

– Скверные люди бывают, – слабо согласилась я. – Но их очень мало.

– И ты, видимо, считаешь, что все они ходят с табличкой «ОПАСНО» на груди, и ты никогда их не встречала.

Я растерялась.

– А вот я сижу рядом с тобой, в эту минуту, и я та еще сволочь, поверь мне. И таблички у меня нет, потому что я еще и лжива. Где один порок, там и второй.

Я с недоверчивым испугом посмотрела в ее чистые, прозрачные глаза.

– Ты хорошая, Натали. Даже если и грубиянка.

Натали отвела взгляд.

– Я ошиблась, озлобилась и разочаровалась, – пробормотала она и встала. – Я стала по-настоящему плохим человеком. Даже человеческая жизнь для меня уже не имеет значимости.

Натали ушла, а я осталась сидеть, пытаясь не думать обо всем, что она мне сказала, грустно спрашивая себя, почему Натали всегда удается проникнуть в мою душу и встряхнуть ее.

Ночью я опять порывалась идти куда-то. Такое часто случалось со мной в детстве, но потом перестало. Видимо, тревога, которую я подспудно переживала в доме Леонарда, спровоцировала возвращение моего сомнамбулизма.

Происшествие с Уотерстоуном-младшим приучило меня запирать дверь. Прежде, закрывшись, я оставляла ключ в замочной скважине. Теперь же, надеясь, что это убережет меня от ночных хождений за пределы комнаты, я решила убирать ключ подальше, в ящик стола.

– Предпочитаю называть ее моей камерой. Так ближе к сути, – заявила Натали.

Я еще не успела поверить, что Натали действительно позвала меня к себе, в свою комнату на первом этаже, но уже размышляла, не значит ли это, что она не прочь со мной подружиться. Миссис Пибоди упоминала, что Натали дружила с Агнесс. Насколько лучше меня была Агнесс? Она продержалась четыре месяца, но я – уже половину этого срока.

Робко осматриваясь, я прежде всего обратила внимание на страшный беспорядок. Впрочем, его было сложно не заметить. Столько носков, разбросанных по полу, точно у Натали было десять ног; скомканная одежда, свисающая со спинки стула; переполненная пепельница на столе и – что меня шокировало – ряды пустых винных бутылок. Я вспомнила, что миссис Пибоди намекала на этот порок Натали, но никогда не говорила о нем прямо, видимо, по причине его возмутительности и непристойности. В неряшливости Натали, резко контрастирующей с ее яркой красотой, было что-то истерическое. Как крик: «Посмотрите, я в беспорядке!»

– Мой мир, – Натали указала на большую, щетинящуюся булавками карту на стене. – Я тут отметила все места, где хотела бы побывать.

Чтобы утолить жажду приключений Натали, не хватило бы жизни.

– Мне бы и в голову не пришло ехать на такой опасный континент, – сказала я, рассматривая Африку, всю истыканную булавками.

– А где бы ты хотела побывать?

– Не знаю, не думала об этом. Во Франции, может быть. Там Лувр.

– Небось, ходила бы целыми днями по музеям, – фыркнула Натали.

– Разве это не самое интересное?

– Это самое скучное. Картинки, статуэтки. Зачем они нужны? Только пыль собирать. Кому они нужны? Тем, кто даже в окно выглянуть боится.

– А чего интересного в Африке? Пески и змеи, джунгли и тигры.

– Именно. Настоящая жизнь. Я хотела бы обливаться потом и промокать до нитки в ливне. Уставать до полусмерти и стирать ноги в кровь. Бегать, прыгать и карабкаться, пока в легких не станет больно. Я хорошо бы смотрелась с ружьем в руках, как ты думаешь?

– Я… я не знаю.

– Я могла бы убить льва, – хвастливо заявила Натали. – Я бы выстрелила ему прямо между глаз, чтобы повалить с одной пули, – улыбка, возникшая было на ее лице, вдруг погасла. – Если только мне удастся вырваться отсюда.

Я по-прежнему относилась с недоверием к подобным ее заявлениям. Что мешало ей просто сбежать? Это было бы как раз в ее духе. К тому же она как-то обмолвилась, что по наследству ей досталось изрядное количество денег, дожидающихся ее в банке.

– А все из-за этого . Ненавижу его. Хотела бы увидеть, как собаки глодают его кости, – если Натали начинала говорить о Леонарде, то ее было сложно остановить.

Однажды, проходя по коридору, я услышала смех Натали. Он звучал так мелодично и искренне, как я никогда не слышала прежде. Сдавшись безудержному любопытству, я заглянула в комнату и увидела Леонарда и Натали, сидящую на подлокотнике его кресла. Натали наклонилась к Леонарду, прислушиваясь к его словам; рука ее обвивала его плечи. Я была изумлена, но не только – в груди странно кольнуло, как будто взорвалась маленькая льдинка. С тех пор я начала замечать, что даже когда Натали ругает Леонарда самыми грубыми словами, какие только приходят ей в голову, ее взгляд становится туманным, почти мягким.

Я решила указать ей на это противоречие.

– Сегодня ты спустилась к завтраку и даже шутила с кузеном. Почему же ты отзываешься о нем так плохо?

– Я отзываюсь о нем так, как он того заслуживает. А что касается утра… временами с Леонардом вполне можно мило поболтать. Но знаешь ли… Калигула, Джек Потрошитель и Жиль де Ре, уверена, тоже могли показаться вполне ничего, если не знать про их делишки. Хотя кому я рассказываю… – Натали упала на кровать, свесив ноги в грязных ботинках. – Наивной дурочке, которая только то и знает, что земля крутится, а Темза впадает в… куда-то впадает.

Замечание Натали задело меня, но я не подала виду. Море за окном лениво перекатывало волны, блестящие и тяжелые, как масло. Я ждала, что Натали продолжит разговор, но она молчала. Оглянувшись на нее, я увидела на лице Натали отчетливое выражение боли, искривившее ее губы, проложившее морщины на ее гладком лбу.

– Натали, – тихо позвала я, и к ней вернулась ее обычная бесчувственная самоуверенность.

– Впрочем, я тебе завидую, Умертвие. Мне бы хотелось получить твою неосведомленность. Ты так хорошо умеешь игнорировать все, что не умещается в твою упорядоченную систему. Что я не вижу, то мне не опасно. Детская логика, но тебе она, похоже, помогает. Назвала волка собачкой – и надо же, пока что он просто лижет ладошку. Но я бы на твоем месте не обольщалась.