Литтмегалина - Дом на берегу

Под эти мысли я все-таки заснула.

Глубокой ночью я пробудилась от холода. Ледяной сквозняк просачивался под дверь, пробирался ко мне под одеяло, вызывая дрожь. Недоумевающая, я накинула шаль, извлекла из ящика ключ и вышла в коридор, где потоки холодного воздуха раздули подол моей белой ночной рубашки. Сверху, с третьего этажа, доносились тревожащие звуки – бормотание и неспешный глухой ритм, к которому вскоре добавился учащенный стук моего сердца. Обстановка настолько походила на сон, что я не могла быть уверена, что не сплю. Сплю – иначе как объяснить, что против моей воли ноги сами повели меня к лестнице, где леденящие дуновения ощущались сильнее, стекая по ступенькам.

Пол коридора третьего этажа покрывал ковер, мягкий, как мох. Впереди я увидела свет за приоткрытой дверью кабинета Леонарда. Звуки раздавались оттуда. Теперь я различала даже отдельные слова – тягучие и витиеватые, произносимые на незнакомом мне языке. В моей душе нарастало сомнение, но точно рок заставлял меня заглянуть за дверь. Ветер неожиданно стих и сменился душным смрадом – это был очень странный запах, одновременно сладкий и гнилостный.

Приблизившись, я осторожно заглянула в узкую щель и зажала рот ладонью, опасаясь вскрикнуть. В просторной комнате, заставленной красными и черными свечами, я увидела Леонарда, Уотерстоунов и Марию. Все были совершенно голыми. Тело Леонарда, везде, где прежде его закрывала одежда, синей вязью покрывали татуировки, так что я даже не сразу поняла, что он обнажен. Старый Уотерстоун что-то жег в круглой чаше – от нее и исходила эта вонь, которая в комнате была так сильна, что я не знаю, как им удавалось дышать. Младший Уотерстоун (глаза его были плотно закрыты) бил маленьким молоточком с круглым набалдашником в нечто вроде гонга, но издающее глухой, низкий звук. Я видела лишь босую ногу лежащей на столе Марии, ее руку, сжимающую край стола. Затем Леонард, заслоняющий ее, отступил, открыв мне полную картину, и в следующую секунду я бросилась бежать.

Я скатилась по лестнице, слишком испуганная, чтобы опасаться сломать себе шею. Достигнув второго этажа, я поняла, что за мной гонятся – не услышала, но почувствовала всей кожей, как приближается ко мне нечто неотвратимое, как смерть. С грохотом захлопнула я дверь моей комнаты, горячечными руками попыталась повернуть ключ, но дверь распахнулась, едва не сбив меня с ног, и нечеловечески сильные пальцы стиснули мои плечи. Я закричала, но схвативший меня прорычал:

– Не орать!

И, хотя мой рот остался открытым, крик внезапно оборвался.

– Я… не… мне… – заблеяла я, с ужасом глядя в яростные, как будто бы даже светящиеся в темноте глаза Леонарда. Да, это был Леонард, но его внешность преобразилась, ничего не осталось от флегматичного аристократа. Его тело как будто бы стало шире, волосы – темнее, даже черты лица погрубели.

– Ты! – взревел он, отрывая меня от земли и встряхивая, как будто я весила не больше котенка. – Шпионка, дрянь.

Он швырнул меня через всю комнату. На миг я обрадовалась, что упала на кровать, а не расшиблась об пол, затем на меня снова нахлынул ужас, и я поползла на спине к стенке, всматриваясь в Леонарда. Лампу я обронила где-то в коридоре, но вся темнота из комнаты как будто стянулась к Леонарду, окружая его, и там, где он стоял, я видела черное пятно с парой блестящих точек глаз. Взгляд его жег меня, а снизу – сквозь металлические пружины, вату и ткань – обжигал дневник, лежащий под матрасом. «Если Леонард узнает о нем, он… он меня убьет», – подумала я, и сердце мое заледенело. Леонард приблизился. Я лежала ни жива ни мертва, только дернулась, когда он наклонился ко мне.

– Ты не поверишь во все это утром, – спокойно произнес Леонард и положил холодные пальцы мне на лицо. Рука его была тяжела, как камень. – Это был сон. Сон.

Я почувствовала, как боль вливается в мою голову, растворяя все мысли…

Я снова слышала ритмичные удары, и в такт им боль колыхалась в моей голове.

– Анна! – позвал меня знакомый голос. – Да ответьте же, а то я пугаюсь!

До меня наконец дошло, что колотят в дверь. С трудом поднявшись (все тело болело), я доковыляла до двери и повернула ключ, торчащий из замочной скважины.

Миссис Пибоди вкатилась в комнату, похожая на большой клубок шерсти.

– Полдень! А вы все спите! – она умудрялась говорить одновременно удивленно, осуждающе и сочувственно. – Что это с вами? Колин ужасно раскричался. Требует вас немедленно. Прямо вот вынь и положь! – миссис Пибоди уперлась руками в бока.

– Ох… не знаю, что со мной, – пошатнувшись, я села на край кровати и обхватила ладонями тяжелую голову. Что за кошмар мне приснился…

– Вы заболели? – встревоженное лицо миссис Пибоди, круглое, как луна, нависло надо мной.

– Я не знаю. Кажется. Мне плохо.

– Как скверно. Но Колин…

– Хорошо, хорошо, – с внезапным раздражением я отмахнулась от нее. – Я схожу к нему.

Миссис Пибоди поджала губы, давая мне понять, что мой тон ей не нравится (вот Лусия наверняка никогда не разговаривала с ней грубо). Хмурым облачком экономка выплыла в коридор.

Ну и ладно. Я оделась, застегнув платье дрожащими непослушными пальцами. Быстро умылась. Холодная вода меня взбодрила, внушив уверенность, что сегодня я смогу найти силы выползти наружу.

Впрочем, Колин встретил меня так, что сразу захотелось вернуться в постель и спрятаться под одеяло.

– Где ты пропадаешь? – он яростно забарабанил прозрачными пальцами по прикроватному столику.

– Я заболела.

– Меня это не волнует. Ты обязана быть – и ты будешь, иначе я вышвырну тебя прочь, как паршивую собаку.

Я молча посмотрела ему в глаза. Видимо, у Колина все же где-то имелась совесть, поэтому он не выдержал и отвернулся.

– Ты что, соскучился? – спросила я, обращаясь к тому взъерошенному ребенку, которого он спрятал за оскорбленным деспотом. Для того, чтобы рассердиться или обидеться, я слишком плохо себя чувствовала.

– Вот еще, – ответил Колин неживым голосом. – Вчера я весь день лежал здесь один. Ты думаешь, это весело? Когда я ругаюсь с Леонардом, он говорит тебе не приходить. Так он меня наказывает.

– Ты мог почитать, если тебе было скучно, – заметила я, устало опускаясь на стул. – У тебя много интересных книг.

– Да что мне эти книги! – злобно взвизгнул Колин. – Я уже ненавижу книги. Но больше всего я ненавижу Леонарда!

«Все ненавидят Леонарда, – подумала я. – И все любят Натали. Забавно».

– За что? Он о тебе заботится, пусть и согласно своим представлениям о заботе, – в искренности своих слов я не была уверена, зато была убеждена, что нагнетать обстановку не следует.

Откинувшись на подушки, Колин закрыл глаза.

– Ему плевать на меня.