Литтмегалина - Дом на берегу

– Но если его ноги не повреждены…

– Оставьте эти доводы. Они сгодятся только для наивных книжонок вроде этой, – Леонард постучал пальцем по обложке «Заповедного сада». – Как могли вы предложить ему такое чтение?

– Это добрая, оптимистичная книга, и я подумала…

– Избыток как физической, так и умственной нагрузки усугубляет его болезнь! – прервал меня Леонард.

Мне хотелось начать кричать. Слова жгли язык. Утомление! Все в своей жизни испытывают утомление, и это нормально. Колин не умрет, если научится держаться на собственных ногах. Я же не заставляю его пересечь Сахару! А что касается книг…

– Он плохо спит после чтения, еще бы, так измотав себя днем! – возразил Леонард прямиком моим мыслям.

Я заерзала на стуле и крепко сцепила пальцы – меня так и тянуло стукнуть кулаком по столу. Надо же, от чтения Колин рассыпается прямо на глазах. А раньше, по словам миссис Пибоди, он у вас со скуки орал, будто раненый вепрь. Считаете, это его не утомляло, Леонард?

– Игнорирование вызванных его нездоровьем ограничений непрофессионально и совершенно недопустимо, – Леонард вонзился в меня колким взглядом, и я, хотя была с ним не согласна, малодушно кивнула.

«Просто выскажи ему все, – посоветовал голос Натали (ему хорошо было советовать, ему ничего не угрожало, ни потеря крыши над головой, ни нищета, ни голод). – Он рассуждает как глупец. Или как плохой человек».

– С этого дня все списки заказов, которые вы составляете для Немого, будут проходить через мой контроль, – объявил Леонард, – Все, что я сочту неподобающим, будет вычеркнуто. Да, это жесткая мера, но, ради Колина, я должен ее принять. Часть книг из тех, что вы успели приобрести, я изымаю. Они уже причинили достаточно неприятностей. На первый раз я прощаю вам вашу безответственность. Но если после нашего разговора вы не сделаете правильные выводы, я буду вынужден с вами распрощаться.

Опустив голову, я встала. «Несправедливо, несправедливо», – крутилось у меня в голове. Я так бы и удалилась, покорная и подавленная, но вопрос вырвался сам собой:

– Можно обратиться к вам с просьбой?

– Какой? – Леонард поднял бровь.

– Колину так одиноко в его комнате… и я подумала… может, его жизнь скрасит какое-нибудь животное?

– От животных одна грязь, – как и его слова, лицо Леонарда выражало неодобрение, но я торопливо продолжила:

– Хотя бы птичку, крошечную птичку. Канарейку, например. Она не будет мешать. Если Колину она не понравится, я заберу ее к себе.

Леонард хмурился.

– Пожалуйста, – сказала я. – Какой вред может быть от маленькой канарейки?

Леонард колебался, считал черные камни и белые. Я ждала его решения, задыхаясь от волнения. Надо же, я обнаружила, что действительно переживаю за Колина. Прежде я заставляла себя симпатизировать ему. Но сегодня, когда он плакал, открытый и беззащитный, я впервые ощутила к нему тепло. Я даже подумала, что когда-нибудь смогу полюбить его.

– Ладно, – решил Леонард. – От одной канарейки вреда, скорее всего, действительно не будет.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – выпалила я, удивив своей внезапной эмоциональностью Леонарда (и себя саму), и вылетела из кабинета.

Я добежала до оранжереи, слегка запыхавшись. Натали я не нашла, но разруха в оранжерее заставила меня позабыть о ней на время. Растения выглядели так, как будто их не поливали как минимум неделю. Цветы с крупными желтыми лепестками (я не знала их названия) казались безнадежно увядшими. Фиалки грустно опустили поблекшие фиолетовые чашечки.

– Что здесь случилось? – произнесла я вслух, и услышала застарелый, надрывный кашель Грэма Джоба.

Грэм Джоб стоял на лестнице, занавешенный побегами вьющегося растения.

– Здравствуйте, – сказала я, но он не ответил, яростно щелкая ножницами. Побуревшие безжизненные листья сыпались на пол.

– Все в тлен обращает, что за дьявольское существо, – проворчал Грэм Джоб, спускаясь с лестницы.

О ком это он? О Колине?

– Почему они увядают? – спросила я.

Грэм Джоб, сощурившись, посмотрел на меня. Глаза у него были маленькие, темные и внимательные, как у птицы.

– Цветы все чувствуют. Как овце тошно жить рядом с волком, так и им.

Грэм Джоб сложил инструменты в большой карман его холщового фартука и прошел мимо.

– Подождите! – решилась я. – У меня есть еще один вопрос. Что вы думаете о мистере Леонарде?

Грэм Джоб замер. Когда он повернулся, я увидела кривоватую усмешку на его морщинистых губах.

– Был тут один любитель задавать вопросы.

– И куда он делся?

– Да никуда не делся. Ты его знаешь.

Я смотрела на Грэма Джоба, не понимая.

– Немой, – уточнил Грэм Джоб.

– Так он умел говорить?

– А что ему мешало? – не погасив сардонической ухмылки, осведомился Грэм Джоб и оставил меня в одиночестве.

Мое горло сжал спазм. От слез меня удерживали только остатки здравомыслия. «Не происходит ничего, о чем стоит беспокоиться», – попыталась утешить себя я. Если мне становится страшно с наступлением ночи или даже среди белого дня, так в том виноваты только эти люди, что все время намекают на что-то, никогда ничего не проясняя. Они сговорились пугать меня? Может быть, это какая-то шутка? «Давайте проверим, как быстро она запаникует». От Натали такого еще можно ожидать, но от миссис Пибоди… Мне вспомнились бесцветные глаза Немого, его серое пустое лицо, и тот иррациональный страх, что я испытывала каждый раз, как мне приходилось к нему обратиться…

– Бу, – услышала я за своей спиной и подскочила, как кролик. Натали захохотала, разворачивая меня к себе.

– Нервы сдают, Умертвие? – весело начала она, но, увидев мое лицо, перестала смеяться. – Что-то случилось?

– Да нет, – ответила я, зачарованно глядя в ее серебристо-серые глаза.

– Здесь можно говорить, – напомнила Натали, переходя на шепот.

Я скрестила на груди руки.

– Мне приснился кошмар, – я быстро пересказала увиденное Натали. – Все было настолько реалистично, что я не могла понять, сон это или явь. Мои сомнения развеялись только когда утром я увидела мою лампу на столе, а ключ в двери. И кабинет Леонарда выглядел совсем не так, как во сне… Да и вообще все это глупости.

Натали приподняла бровь.

– Говоришь, Мария лежала на столе?

– Да. И… сначала мне показалось, что у нее рана на животе. Потом я поняла, что по ее коже размазаны кровь и внутренности какого-то животного. Это все походило на языческий ритуал, и… я не знаю, – я положила на лоб ладонь. – Голова болит.

– Любопытные сны тебе снятся, – съехидничала Натали. – Или не сны. Не мешает лишний раз проверить, – и, шокировав меня, начала расстегивать пуговицы на моем платье.

Я шарахнулась.

– Что ты делаешь?

– Если он хватал тебя за плечи, должны остаться синяки.