Литтмегалина - Дом на берегу

– Сегодня ты съешь все и никаких возражений.

Колин потянул носом.

– Кофе? Мне нельзя. Я от него становлюсь совсем чокнутым.

– Ты не чокнутый. И кофе – иногда – тебе можно.

– Я придумал ей имя, – сообщил Колин с набитым ртом. – Жюстина.

– Красиво. Знаешь, если ты будешь сам подсыпать ей корм, она будет считать тебя хозяином, своим главным человеком.

– Значит, отныне ее кормлю только я. Потому что я и есть ее хозяин.

– Конечно. Ночью, между прочим, пошел снег. Но он уже начал таять.

– Я никогда не видел снега.

– Увидишь, – уверила его я, и Колин, к моему удивлению, согласился.

– Увижу, – он перевел взгляд на Жюстину, которая решила присоединиться к завтраку и клевала свои семечки. – Не выпускай ее пока из клетки. Я боюсь, что она улетит.

– Далеко не улетит. Не пролезет же она под дверью.

Колин неуверенно дернул плечом.

– А вдруг.

– Я нарисовала кое-что для тебя, – я передала Колину рисунок. На нем было изображено лицо Натали, окруженное развевающимися прядями волос. – Не очень хорошо получилось, но как смогла. В жизни она красивее.

Колин рассматривал рисунок задумчиво и долго.

– Ты тоже ее любишь, – заключил он.

Моя рука дрогнула, расплескав из чашки немного кофе.

Выйдя из дому в тот день, я обнаружила, что снаружи все черное и белое. Первый снег, растаяв, оставил после себя вязкую грязь. Небо походило на громадную простыню, накрывшую наш мрачный мирок. Но я чувствовала себя хорошо.

Назавтра начались дожди и долго потом не желали заканчиваться. Но для меня эти пасмурные дни были озарены солнцем. Даже в доме стало светлее – Натали сорвала все шторы с окон. Я забыла об одиночестве и тревогах, терзавших меня. Треть дня я проводила с Колином, треть – с Натали, а вечером либо занималась своими делами, либо возвращалась к Колину. После отъезда Леонарда Натали расцвела. Это был такой контраст; прежде я и не подозревала, до какой степени его присутствие подавляло ее. Теперь она чаще улыбалась, реже ругалась и даже начала следить за своей одеждой. Винные бутылки, пустые и полные, исчезли из ее комнаты, чему я очень обрадовалась, потому что меня давно уже мучило ощущение, что от нее слишком часто пахнет спиртным. К сожалению, от сигарет она не отказалась. «Только после моей смерти», – заявила Натали, прикуривая.

Я тоже чувствовала себя свободнее. Как будто бы я была уже не совсем я. Однажды я даже позволила Натали уломать меня прокатиться с ней на мотоцикле. Согласившись, я сразу пожалела о своем решении. Рычащее дымящее металлическое чудовище было создано словно специально для того, чтобы убивать. В пути я едва не придушила Натали, судорожно стискивая ее из страха упасть, и скулила, что не могу выдерживать такую скорость. Когда суровое испытание подошло к концу, Натали заявила, что тоже едва терпела такую скорость. «Я прямо чувствовала, как старею, пока мы проползали одну жалкую милю».

Мы подолгу разговаривали. Натали рассказывала мне о предыдущих гувернантках Колина и всех, кто когда-то служил в Доме на берегу, высмеивая их характеры, привычки и поступки, и это было так забавно, что я начинала смеяться, пусть меня и колола мысль, что когда-нибудь она, наверное, посмеется с кем-то уже надо мной. Чаще других Натали упоминала Агнесс и Каролину.

– Насколько ты была с ними близка? – спросила я.

– Очень, можно сказать, с проникновением, – ухмыльнулась Натали.

Иногда я замечала, что понимаю не все, что она говорит. Натали тоже это видела и смеялась надо мной. Кроме того, я испытывала ревность и зависть, а ведь, казалось бы, какое мне дело до предыдущих приятельниц Натали. Однако мне хотелось быть первой и единственной ее подругой. Хотя я до сих пор сомневалась, что Натали дружит со мной. В иных условиях мы бы не сошлись из-за несовпадения характеров, но здесь, в этом доме, у нас не было выбора. Только одно нас гармонизировало – от природы я была молчаливой, а Натали наоборот, и иногда наши диалоги превращались в ее длинный монолог, что устраивало обеих.

Большинство фраз Натали начинались со слов «если бы». Если бы она уехала отсюда, если бы у нее было, если бы она могла. Натали большую часть своего времени проводила в одиночестве, и у меня возникало ощущение, что она погружена в свои фантазии чуть менее, чем полностью. В ее мечтах были экзотические страны, соленый бриз, клыкастые хищники, темнокожие туземцы, старые золотые монеты, статуи древних богов, храмы индейцев и пирамиды египтян, а еда была такой острой на вкус, что из глаз начинали течь слезы. Ее привлекали люди, ведшие авантюрный и опасный образ жизни.

– Джованни Бенцони был громадного роста и выступал силачом в цирке, но потом понял, что разграбление гробниц – более интересное и прибыльное занятие. На раскопках вместо лопаты он предпочитал использовать динамит. Он рассказывал, как полз по узкому проходу в пирамиде, прямо по раскрошившимся телам мумий, и сверху на него сыпались руки и ноги древних покойников. Впоследствии археологическое сообщество осудило его методы, назвав их варварскими, – Натали лежала, вытянувшись, на кровати и курила.

– Их можно понять, – пробормотала я.

– А знаешь, я бы хотела так жить. Чтобы каждый день не походил на предыдущий, и каждый час сулил что-то новое. Чтобы я перемещалась из страны в страну, с континента на континент. Чтобы вокруг звучала непонятная речь, люди были непривычно одеты, пахло иначе – чтобы все было другим. Хочу двигаться быстро, как пуля, не успевая даже толком рассмотреть, что вокруг. Есть без разбора, пить, что предложат, и знакомиться в одну секунду. Просыпаясь, не понимать, где я нахожусь и с кем.

Она говорила с таким жаром. Каждое слово царапало меня, задевало меня даже сквозь мою оболочку.

– Это похоже на сумасшествие, Натали, – осторожно указала я. – На беспорядочное бегство.

– Да, так оно и есть. Я хочу бежать, у меня даже ступни болят, как хочу, – Натали усмехнулась, выпуская дым. – Внутри меня все будто сжато в комок, готовый в любой момент взорваться. Иногда мне снится, как я мчусь с холма. Едва не взлетаю. Не могу остановиться, даже если бы мне и захотелось.

Я всмотрелась в лицо Натали, затуманенное стеной дыма. Ее губы были плотно сжатыми, жесткими, брови нахмурены, но глаза так и метались, отслеживая тропы на воображаемой карте.

– Ты просто утомлена жизнью в этом доме, Натали.

– О да. Его стены уже пропитались моей яростью. Если бы злоба на самом деле могла разжигать пламя, от него бы и кирпичика не осталось.

– Сколько лет ты провела тут, не выезжая?

– Восемь… почти девять.

– Но не сможет же Леонард удерживать тебя вечно.

– Он… – Натали потерла виски с риском поджечь сигаретой собственные волосы. – Он сможет. Не здесь, так в другом месте. Иногда я думаю, что тем, которые были здесь раньше, еще повезло. Для них все уже закончилось.