Литтмегалина - Дом на берегу

– Смотри мне, Натали, в следующий раз это может быть лягушка или червяк. Как тебе такое понравится? – Леонард перевел взгляд на меня. – Она устанет от тебя, как устала ото всех предыдущих, девчонка. Колин тем более не способен к истинной привязанности. Как только тобой наиграются, я выброшу тебя, как сломанную куклу.

Леонард поправил галстук и вышел. Я чувствовала себя так, будто меня протащили волоком по каменистой дороге. Разбитая губа кровоточила. Я достала платок и привела себя в относительный порядок. Потом попыталась извлечь из-под кровати Натали.

– Кис-кис, – позвала я, остро ощущая безумие ситуации.

Кошка была испугана и долго не желала выходить. Кое-как я выманила ее, посадила себе на колени. Погладила, и она поднырнула под ладонь. Человеческий разум в этом животном явно не теплился. Обняв кошку, я забралась под одеяло. Комната погружалась во тьму. Дом скрипел, вздыхал, превратился в огромное, печальное, недоброе существо. Мы с кошкой согрели друг друга. Она начала тихонько мурлыкать. «В зверином обличии Натали гораздо дружелюбнее», – отметила я и уснула.

Когда я проснулась, Натали уже встала, но ее тепло еще оставалось на подушке и простыне.

– Доброе утро, – сказала я, чем, разумеется, вызвала саркастичное фырканье.

– У тебя нет сигарет? А то во рту помойка, – Натали сплюнула на ковер.

– Не плюйся, – нахмурилась я, и Натали захохотала.

Ее смех оказался заразительным, и я тоже засмеялась, хоть у меня и мелькнуло в голове: «Смех висельников».

– Что бы ни случилось, порядок на первом месте, – отсмеявшись, констатировала Натали. – Пойдем ко мне. Там можно заплевать все хоть доверху.

Там и так было заплевано доверху. Повсюду валялись окурки, на всех плоскостях громоздились опорожненные винные бутылки. Как Натали удается столько пить и сохранять адекватность?

– Меня медленно сшибает, – ответила она моему удивленному взгляду. – Я крепкая, как кобыла, и выпить могу соответствующе.

Расчистив себе место на кровати, Натали села, прикурила сигарету и задрожала от удовольствия. Докурив, она выудила из-под кровати непочатую бутылку и посмотрела сквозь нее: вино было темно-красное.

– Как кровь, – лениво протянула Натали. – И я хочу крови. Его крови, – она потянулась за штопором.

– Вино с утра? – ужаснулась я.

– Жнаешь ли, – прошепелявила Натали с зажатой в зубах второй сигаретой, – осенние и зимние дни так коротки, что едва я успею проснуться, как обращаюсь в проклятую кошару. Стоит использовать каждую возможность поразвлечься, – она отхлебнула из горла, умудрившись не выпустить при этом изо рта сигарету.

– Это Леонард заколдовал тебя?

– Нет, это меня мама такой родила, – ухмыльнулась Натали.

– Почему он так поступил с тобой?

– Ему, видите ли, надоело, что по ночам я шастаю по дому и строю ему козни. Он, знаете ли, устает меня контролировать. Да лег бы, наконец, в гроб, там бы и отдохнул! – Натали протяжно выдохнула, и вокруг нее заклубился дым. – Самое бесящее, что, оборачиваясь пушистой тварью, я полностью себя теряю, ничего потом не помню. И где только не просыпалась наутро… один раз даже на крыше. Три часа сидела, не знала, как слезть. Убиться насмерть я бы, конечно, не смогла, но падать с высоты все равно удовольствие ниже среднего. А то, бывает, дряни какой-нибудь наестся… однажды меня все утро рвало кузнечиками. Если вдуматься, все это смешно – когда происходит не с тобой.

– Ты действительно не можешь умереть, Натали?

– Ага. Это он придумал, чтобы я руки на себя не наложила. И даже если кого-нибудь попросить, не сработает, – Натали подала мне бутылку. – Ударь меня.

– Что? Я не могу.

– Не будь дурой и ударь меня.

Я неуверенно коснулась Натали бутылкой.

– Да не так! – воскликнула Натали. – С силой!

Я ударила сильнее, и в этот раз что-то произошло. Бутылка как будто налетела на невидимую преграду.

– А если ты ее в меня бросишь, она пролетит мимо, как ни старайся. Еще у меня не получается нажать курок, когда я направляю оружие на себя.

– А ты пыталась стрелять в себя?

Натали невозмутимо пожала плечами.

– Много раз. Если бы мне удалось, было бы здорово. Я бы сбежала из этого сумасшедшего дома той же дверью, что когда-то моя мать, – Натали подперла голову руками. Сигарета свисала с ее губы, как приклеенная. – Что бы я ни отдала за свободу, через что бы ни согласилась пройти. Лучше быть шлюхой в порту, чем пленницей здесь. Знаешь, на что похожа моя жизнь? Как будто спишь и видишь кошмар, где находишься в невыразимо ужасном месте и бежишь прочь, но, сколько бы ни бежала, не двигаешься с места. А потом сон заканчивается, открываешь глаза и видишь, что в реальности все то же самое. И точно так же не уйти. Из кошмара в кошмар.

Голос Натали был так же горек, как дым ее сигарет. Мне было жаль ее до боли в груди.

Все еще думая о Натали, я направилась к Колину.

– На этом все? – ядовито осведомился он, когда я вошла в комнату – Теперь, когда ты разобралась в нас всех, ты боишься меня? Не хочешь видеть меня и разговаривать со мной?

– Ничего подобного, – сказала я, сев на стул возле его кровати. – Ты не виноват в том, что делает Леонард. Хотя я все еще не понимаю, что происходит с тобой.

– Леонард рассказывал, что раньше было много богов, – сказал Колин. – Но потом они все умерли. Считалось, что их нельзя вернуть к жизни, но потом один человек рассказал Леонарду, как это сделать. Но прежде, чем бог станет сильным, ему надо вырасти.

– Зачем это нужно Леонарду? – спросила я.

Колин злобно посмотрел на меня. Глаза у него были запавшие, лицо костистое. Он походил на измученного зверька, загнанного в угол и способного только сверкать из темноты глазами и угрожающе рычать.

– Он собирается «навести порядок». Изменить мироустройство. Леонард говорит, что на самом деле он уже самый главный, а бог ему требуется лишь для того, чтобы объяснить это всем остальным, всему человечеству. Леонард думает, что сможет управлять богом, – Колин нахмурился. – Но только я смогу им управлять. Потому что он и есть я.

– Нет, Колин, ты – это ты. А вовсе не то, что Леонард в тебе взращивает.

– Когда мне плохо, богу тоже становится плохо, – продолжал Колин. – Если я заболею, он тоже заболеет. Он обитает во мне.

– Он… любит тебя?

– Нет, – вертикальная морщинка между бровями Колина была глубока, как порез. Мне захотелось разгладить ее пальцами. – Пока он маленький, мы связаны физически. Но даже когда он повзрослеет, и я смогу отпустить его, он будет заботиться обо мне и подчиняться мне, потому что считает себя частью меня. Это не любовь. Это родство.

– Он может выполнить любое твое желание?

– В будущем. Сейчас он только ребенок и не понимает приказов. Нужно подождать еще сколько-то… может быть, десять лет. Выпускать его раньше слишком опасно.