Литтмегалина - Дом на берегу

Широко улыбаясь, Натали, еще выше и стройнее на каблуках, грациозно прошла к столу и заняла место рядом с Леонардом. Присутствующие встрепенулись, видимо, осведомленные, что с появлением Натали привычный ход вещей будет нарушен. Не говоря уже про пищеварительные процессы.

– Кажется, я запретил тебе появляться в столовой, пока мы едим, – сказал Леонард.

– Имею же я право позавтракать со своей семьей, – проворковала Натали.

– Вот именно, позавтракать, – прошипел Леонард. – Не начиная цирковое действо.

Для Натали не были приготовлены столовые приборы, но она взяла вилку Леонарда. Леонард напрягся. Уотерстоуны опустили головы. Мария хлопнула влажными, блестящими глазами.

– Сегодня я попытаюсь вести себя пристойно. Я даже приоделась к столу. Я похожа на леди, Леонард? – взгляд Натали выражал абсолютное счастье.

– Твоя внешность не соответствует твоему внутреннему содержанию, – неохотно ответил Леонард, сминая салфетку.

– Я не думаю, что можно судить по внутреннему содержанию. Если вспороть живот леди и не-леди, ты мог бы сравнить, что кишки у них примерно одинаковые. Но, наверное, это ты сам знаешь. Ты прекрасно разбираешься в кишках.

– Прекрати говорить гадости.

– Ты же знаешь, что я не могу остановиться и не говорить гадости. Я всегда их говорю. Похоже, исправиться уже не получится. Но надо ли? Ведь после моих проступков меня мучает чувство вины, и я приползаю к тебе вся в слезах, чтобы ты меня утешил. Разве это не мило?

– Тебе лучше уйти.

– Глупыш, – рассмеялась Натали. – Я же знаю – когда ты говоришь так, тебе хочется, чтобы я осталась, – тарелки для нее не было, поэтому она невозмутимо придвинула к себе общее блюдо. – Уотерстоуны, братья наши меньшие, и вы здесь, за столом? – Натали широко раскрыла глаза. – Странные вещи допускаются в твоем доме, Леонард. Вам же должны ставить мисочки на пол. Кормилку, поилку. И тебе, Клиффорд, большую кость, любимчик ты мой. Одна проблема. Я никак не могу вспомнить, кто из вас Клиффорд, а кто Клемент. Или Кларенс, может быть.

– Что за спектакль, Натали?

– Никакой игры. Я предельно искренна. Тебя когда-нибудь закидывали камнями в Индии, Леонард?

– Довольно глупостей, Натали.

– Почему ты не расскажешь мне? Разве ты меня не любишь? Ответь, сделай для меня приятное, как я делаю для тебя.

Леонард угрюмо молчал.

Натали отрезала ломтик от большого куска мяса.

– Ой, как опасно, как неосторожно… В семье, где столь непростые отношения, как в нашей, подавать на стол такие острые ножи, – Натали наколола ломтик на кончик ножа и сунула в рот. – Может случиться что угодно, – продолжала она с набитым ртом. По ее подбородку потек сок. – Например, вот это.

И она вонзила нож в кисть Леонарда, лежащую на столе, с такой силой, что нож стукнул по дереву, насквозь пронзив мягкие ткани. Леонард вскрикнул. Я дернулась. Уотерстоуны продолжали сидеть в тех же позах, как окаменели. Мария улыбалась в пространство.

– Извини. Я опять забыла, что говорить с набитым ртом неприлично, – извиняющимся тоном сказала Натали. – Но я больше не буду, так что простим и забудем, – ее лицо стало задумчивым. – Меня всегда интересовало, какой химический процесс происходит между раной и солью.

Прежде чем Леонард успел освободить свою руку, она щедро посыпала разрез солью. Белые крупинки сразу окрасились кровью.

Выдернув нож и бросив его на пол, Леонард вышел за дверь, прижимая к ране салфетку. Вслед за ним столовую покинули Уотерстоуны. Осталась только Мария, в своей дезадаптированности разительно напоминающая кэрроловскую соню. Взгляд ее был тягучим и вязким, как смола.

Натали бросила в Марию солонкой и забарабанила пальцами по столу.

– Чудненько, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Чудненько.

Я вдруг отчетливо узрела, как волны выталкивают дневник на камни побережья, и меня затошнило.

Видение преследовало меня на протяжении всего занятия с Колином. Я задавала вопросы и сразу забывала их, а потом не понимала ответы Колина. Колин замыкался в себе все больше, пока наконец не замолчал совсем, хмуря брови.

– В чем дело, Колин? – виновато спросила я.

– Возьми меня за руку, – он протянул свою ладошку.

В комнате было холодно, и Колин продрог, даже лежа под одеялом. Ногти его стали фиолетовыми. Я пожала его слабые пальцы, понимая, что должна их согреть, но сегодня мне было сложнее, чем обычно, заставить себя прикасаться к нему.

– Ты больше мне не друг? – спросил Колин.

– Друг, – ответила я безжизненным эхом. – Я просто пытаюсь понять… Что значит «превратил в дракона», Колин?

Мне стало больно от разочарованного, уязвленного выражения, возникшего на его лице.

– Может хоть кто-нибудь разговаривать со мной, не задумываясь, что я такое?

Я поняла, что ранила его.

– Прости меня! Мне все равно, кто ты.

– Какая же ты глупая, – сказал Колин. – Ничему не научилась на своих сказках. А еще пыталась учить меня. Убирайся.

Я ушла.

На побережье было ветрено и холодно, от волн летели брызги. Я была одержима намереньем отыскать дневник прежде, чем его найдет Леонард. Я проклинала себя за то, что однажды взяла дневник, прочла в нем историю чужой смерти и этим обрекла на гибель саму себя. Снег начался и сразу повалил крупными хлопьями. Но меня и копья, летящие с небес, не заставили бы прервать мое занятие.

И я нашла его: страницы дневника усеивали весь берег, прилепившись к выстилающим его круглым камням. Листы бумаги образовывали странный концентрический узор, и, собирая их, я слышала, как стучит мое сердце. Он знает. Мой страх был хаотичным и аморфным. Меня не пугала смерть или боль. Недовольство Леонарда само по себе вызывало у меня страх. Я собрала страницы, смяв, рассовала их по карманам пальто, и лишь затем поняла, что все это уже бесполезно. Он знает, что я знаю. Он выиграл.

Может быть, убежать? Но я не верила, что это возможно. Леонард отсек все очевидные пути, можно не сомневаться. Я буду все время возвращаться к белой скале, как Натали с ее мотоциклом. А что, если прыгнуть в море, привязав камень к шее? Я еще не достигла той степени отчаяния, чтобы пойти на это. Отказав мне в помощи, выплюнуло бы меня море так же, как до этого извергло дневник? Или чудовище Леонарда выволокло бы меня на берег?

Мы были потерянные души, запертые в игрушечном домике, и, словно маленькими куклами, Леонард мог играть нами как хотел. Искупая свое разрушительное любопытство, Дорагли пришлось плести сеть из паутины и носить воду в дырявом ведре. Ну что ж. У нее хотя бы был шанс.

В холле было сумрачно, в коридорах стоял непроглядный мрак. Когда-то я считала, что к темноте можно привыкнуть. Но нет, не получится, так же, как к голоду или боли.