Адам Нэвилл - Под неусыпным надзором [litres]

Он не собирался отходить от двери.

Юэн не уважал ни Себа, ни его личную жизнь, ни его вещи. Он заявился сюда, чтобы втюхать кому-нибудь свой мерзкий манускрипт, и для этого ему понадобился Себ, которого он, как обычно, использует и выбросит, как ненужную салфетку.

От душившей его ярости Себ не мог говорить. Он открыл окно. Высунул голову и жадно втянул в легкие свежий воздух. Теперь он страдал не только от страха за собственную безопасность: его пугало то, что он мог прочитать в этих грязных записках сумасшедшего. Их содержание могло быть настолько опасным, что то, что свело с ума Юэна, вполне могло заразить и его. «Неплохой сюжет для очередного ужастика», – подумал он. Но все происходило не в книге, а наяву, и он был в центре событий.

Он подошел к дивану и сел на краешек, подав тело вперед и упершись руками в свои голые колени.

– Ты пришел сюда, чтобы я прочитал это, – он указал рукой на грязные листки и коробки.

Юэн осклабился.

– Ты это написал и хочешь, чтобы я помог тебе… помог что? Опубликовать все это?

– Со временем. Перед тем как мой труд кто-нибудь прочитает, его нужно… отполировать. Потом отдать в хорошие руки. Туда, куда ты вхож.

Себ изо всех сил старался держать себя в руках.

– Значит, дай-ка подумать… Если я правильно понял, ты ждешь, что я прочитаю это, отредактирую и отнесу своему издателю? Может, мне тебя еще и на литературную премию номинировать?

– Да, было бы неплохо, – сказал Юэн тоном человека, жаждущего признания. – Ну, что-нибудь в этом роде. Может, для начала покажем ее твоему редактору? Ну, знаешь, в качестве эксклюзива.

– Значит, ты будешь угрожать мне и принуждать меня, человека, который дважды приютил тебя в сложной ситуации, единственного, кто предложил тебе свою дружбу, когда ты учился в университете? И это твоя благодарность? Ты узнал о моих успехах, но они ненавистны тебе, как ненавистны и мои книги. Может, ты еще и рецензии на них писал в перерывах между работой над своим шедевром?

Юэн выглядел смущенным, но был доволен, что его инкогнито было раскрыто. Эта проделка казалась ему настолько забавной, что ухмылка не сходила с его лица.

– Я не видел от тебя ничего, кроме презрения, и вот ты здесь и ждешь от меня помощи. Ты уверен, что я обязан помочь тебе, потому что в 1988 году ты одолжил мне несколько книг.

– О, больше, чем «всего несколько книг». Это были идеи. Музыка. Новая концепция. Направление. Я открыл тебе глаза на абсолютно новый мир. Я дал тебе шанс. И это не моя вина, что ты срезал путь и пошел сразу к большим продажам. Если бы ты слушал меня, то достиг бы чего-то совершенно уникального. Ты и представить себе не можешь, как далеко я ушел от всего этого. – И снова пренебрежительный взмах большой грязной руки по направлению ко всему внешнему миру. – Кстати, мы даже неплохо повеселились в свое время. Благодаря мне ты кое-чего добился. Пришла пора платить по счетам, дружище. Но пока ты не прочитаешь мою книгу, ты не поймешь, насколько она действительно важна.

– Важна? Да это не книга. Это пачка грязной бумаги. Написанная от руки и хранящаяся в мусорном пакете. И ты думаешь, я буду тратить свое драгоценное время на то, чтобы читать и переписывать это ?

– В основном ей требуется структуризация, но отпечатать ее тоже не помешало бы. Я думаю, это не займет у тебя много времени.

– Что?

– Ты – первый, кто прочтет ее. Я пробовал обратиться к нескольким лондонским издателям, но они не стали ее читать.

– Постой, ты показывал это издателю?

– Я посетил нескольких.

– Ты действительно ходил к ним ?

– Я приходил в их офисы.

– Ты приходил в их офисы со своими… – Себ обвел глазами пухлые коробки и решил не давать им никакого определения. – И ты просил их читать это ?

Юэн кивнул:

– Они не поняли. Если бы они прочитали ее, они смогли бы познать нечто особенное, нечто отличное от того дерьма, которое они производят. Видишь ли, во всем мире нет ничего подобного.

– Во всем мире? Еще скажи, что ты лучше других осведомлен обо всем мире .

Юэн глумливо усмехнулся.

– Все это – дерьмо для среднего класса. Тупые фантазии. Я обошел кучу книжных магазинов – ничего стоящего. Никто не ухватил самой сути.

Себ почувствовал жалость к этому ничтожеству – такую сильную, что она вполне могла либо вогнать его в депрессию, либо довести до истерического хохота. Юэн был далек от понимания того, насколько тщетно его стремление стать писателем. В своей безграничной самоуверенности он не был готов к отчаянию и разочарованию, что неизменно сопутствуют писательскому ремеслу.

Для Юэна не было ничего более жизненно важного, чем его манускрипт. Его темные глаза буквально полыхали лихорадочным светом. Он наклонился вперед и похлопал по замусоленным листочкам.

– Это произошло на самом деле. Все, о чем здесь говорится, чистая правда. Она обо всем: о жизни, существовании, сознании и о том, что будет после. Все свидетельства того, что имеет значение, находятся в этих коробках. И нам пора начинать. Не будем зря терять время. Я закончил… Ты просто не представляешь… просто добраться сюда. Я больше не хочу растрачивать время попусту. Я хочу побыстрее выпустить ее в большой мир. Это великая возможность.

– Для кого?

Юэн, казалось, не слышал его.

– Она хорошо написана. Действительно, очень хорошо. Я думаю, ты это сразу поймешь. Но сам материал нужно реорганизовать. Сделать то, что ты делаешь со своими книгами. Придать структуру. Ну, что-то типа того. Ей это нужно.

– Структурировать, переработать и отпечатать? Это огромный труд.

Юэн будто не заметил прозвучавшего в голосе Себа сарказма.

– Когда мы закончим, это будет нечто! А тебе ведь и прежде приходилось такое проделывать. Вот с этим. – Он пренебрежительно махнул в сторону книжных полок. – Для тебя это не составит большого труда. И моя книга, можно сказать, уже готова. Я немного устал. Мне нужно отдохнуть от нее. А нужно всего-то немного любви и заботы. Я буду читать все, что ты сделаешь, чтобы посмотреть, не ошибся ли ты. Мы пройдем через это, часть за частью. А когда ты закончишь, я все проверю.

Я называю их не главами, а виршами. Там всего понемногу: поэзия, философия… – можешь назвать, как тебе хочется. Уникальна. Ты можешь даже назвать это теологическим или религиозным трудом. Она будет единственной. Я в этом уверен. И когда она будет хорошо отпечатана и готова, мы отнесем ее твоему агенту. Он может вести переговоры с издателем, как он это делает, когда пристраивает твои работы. Вот он, мой десятилетний труд, – на этом столе и в этих папках. Я не хочу, чтобы все сорвалось.

Себ окончательно выдохся. У него иссяк словарный запас, пропало желание что-то кому-то доказывать, как пропала и надежда на то, что это когда-нибудь кончится, – от внезапно охватившей его скуки и жалости к себе даже чувство отчаяния пропало. Он зевнул, встал и пошел прочь.