Ольга Птицева - Край чудес [litres]

– Да, с Краюшкиным, конечно, жесть. И вообще с этими всеми… – Тарас запнулся, – ховринскими. Это же надо так поехать, чтобы в это верить. Проводник еще… У меня от него волосы дыбом.

– Где? – ухмыльнулась Кира, чтобы не выдать, как под ребрами заворочалось жарким от прикосновения губ к ее пальцам.

– Везде. – Тарас осторожно погладил ее по волосам. – Он же совсем поехавший, а ты с ним нянчишься.

Кира сбросила его ладонь. Рука вернулась ей на плечо, ладонь свободно повисла рядом с левой грудью. От этого резко свело живот. Неуместно и глупо. Абсолютно несвоевременно. Раздражение поднялось и залило все тело, даже липкий пот выступил.

– Мне его жалко, вот и нянчусь, – пробормотала Кира и выбралась из медвежьих объятий Тараса, не понимая, на кого злится – на себя или на него. – Пойдем?

Тот внимательно на нее посмотрел, словно понял и про жар, и про грудь. Кира дернула на себя капюшон толстовки. Если такой проницательный, мог бы и раньше сообразить, что она, пусть маленькая и несуразная, но все-таки может чувствовать, когда ее обнимают и ловят губами руки. К тому же на крыше. Еще и посреди ночи.

– Давай подснимем, как ты тут стоишь, – предложил Тарас. – Хорошо получится.

Ничего странного в этом не было. Тарас часто тренировался на ней, заставлял ходить по улице, останавливаться в лужах света или прятаться в тени, изгибаться странно и глубокомысленно смотреть вдаль. Кира послушно шагала, стараясь держать спину прямее, потом садилась на бордюр и подставляла полоскам света то голую ногу, то острый локоть, а потом не выдерживала и начинала смеяться. Обычно именно эти кадры – последняя грань между наигранной серьезностью и прорывающимся сквозь нее смехом – и были самыми ценными.

– Не надо, ты уже Южина подснял, – отказалась Кира, сложила на груди руки и пошла к лестнице, спрятанной в низкой пристройке в центре крыши.

– Да ладно тебе! – принялся уговаривать Тарас. – Зачем мне Южин, когда можно тебя снимать? С ним-то я за деньги, а с тобой по любви.

Он дурачился. Но от его слов стало еще обиднее. И щеки стало печь.

– А еще ты красивая, – уже вовсю разулыбался Тарас.

– Он, знаешь ли, тоже ничего, – с неожиданной для себя злостью ответила Кира и дернула дверь, та нехотя открылась; с лестницы пахнуло ржавчиной и плесенью.

– Не в моем вкусе, – откликнулся Тарас, догнал ее и потянул к себе. – Ты чего надулась?

Понимать настроение друг друга было их личной суперспособностью класса с четвертого. Стоило Кире обидеться на маму, расстроиться из-за двойки по математике или подхватить простуду, как Тарас уже мчался на помощь – мирить, объяснять, разводить в кипятке порошок с парацетамолом. Стоило Тарасу нахватать замечаний и пинков от старшеклассников, как в дело вступала Кира с ее умением задобрить класснуху и припугнуть пацанву в школьной курилке. Бороться со взаимным чутьем было невозможно. Кира и не стала. Не раздувать же ссору из-за глупых терзаний.

Тарас сгреб ее в объятия с абсолютно братской простотой, по-медвежьи крепко, по-дурацки сильно. Но Кира отстранилась, приподнялась на носочки и прислонилась губами к краешку его губ. Простая дружеская приязнь. Давай оттолкни, рассмейся в лицо, мол, не тупи, Кирка, что за телячьи нежности?

Но Тарас судорожно втянул воздух, ослабил медвежьи объятия и обнял иначе: пробежал пальцами по ее спине, обхватил за талию и притянул к себе. Кира покачивалась, стоя на цыпочках, чтобы их лица были на одном уровне. Тарас смотрел ей прямо в глаза, очень серьезно, будто решал в голове задачку по физике. Кира поняла, что сейчас рассмеется, но он успел раньше.

Его губы оказались мягкими и настойчивыми. Наверное, таким он бывал с другими – большим и решительным. Не останавливающимся на одном поцелуе. Минимум на трех. Между которыми они смотрели друг на друга, словно узнавая заново – надо же, можно и так. Можно гладить колючую щеку ладонью, легонько проводить пальцами по губам и тут же целовать их, позволяя им целовать себя. Можно закинуть голову, чтобы увидеть, как на ночном небе вспыхивают звезды. И тут же целоваться в честь каждой увиденной. Их носы встречались, а зубы сталкивались, но смех не был поводом отстраниться. Они словно тысячу раз уже забирались на крышу, чтобы обнимать друг друга, тереться щекой о щеку, покрывать шею быстрыми и легкими поцелуями и тут же возвращаться к губам, пока руки исследуют тело, скрытое под футболкой, пуховиком и толстовкой.

– Как капуста, – проворчал Тарас и тут же засмеялся.

– Сам решил, что я замерзла, – улыбнулась Кира, упершись лбом ему в плечо.

Ее колотило, но внутри было тепло и тихо. Все встало на свои места. Они попробовали, у них получилось. А мир не раскололся. Теперь можно стоять так, балансируя на пороге лестничной пристройки, не отрываясь, но и не двигаясь дальше. Вся колючая тревожность утихла, сменилась ровным теплом.

– Думаю, нам стоит сходить на второе свидание.

Кира фыркнула.

– А потом я познакомлю тебя с моей мамой.

Тарас отстранился.

– Погоди, я серьезно. Если это… – он сбился, подыскивая слова, – все испортит, то давай лучше не надо.

Кира прислушалась к себе. Тепло никуда не делось. Осталось с ней. И губы легонько покалывало. И тело еще помнило прикосновения.

– Думаю, лучше надо, – решительно сказала она.

Тарас заулыбался. Он хотел сказать что-то еще, но внизу раздались приглушенные голоса. Кто-то закричал, что-то лязгнуло. Пахнуло сухим жаром.

– Они там что, дерутся? – ахнула Кира.

– И костер развели?

Понадобилась секунда, чтобы страх окатил их, смывая остатки телесного тепла, сменяя его жаром от горящих тряпок и жженого мусора.

– Бомжи, – беззвучно прошептала Кира и бросилась вниз по лестнице, Тарас рванул за ней.

Они вбежали в зал восьмого этажа почти на ощупь, чудом лавируя между прутьями, торчащими из пола. В темноте не было видно ничего, кроме смутных очертаний. Страх поднимался к горлу, бился в ушах.

– Отпусти! – истошно взвизгнул Костик, и Кира запнулась, пропуская Тараса вперед.

Он уже ревел что-то грозное, грохот его шагов разносился эхом, тревожа бетонную пыль. Кира вгляделась в полумрак, сощурилась, не поверила глазам. Южин стоял на Краю, вытянув руку над провалом. Этой самой рукой он сжимал шею упирающегося Костика и толкал его в шахту.

– Вы чего? Совсем поехали? – лютовал Тарас, но приблизиться не решался.

Одно неловкое движение, поняла Кира, и Южин разожмет руку. Костик всхлипнет и полетит в темноту. Никто не успеет его удержать. «Отпусти, – беззвучно взмолилась Кира. – Не толкай его. Не надо. Пожалуйста».

Кажется, она плакала. Что-то стекало по щекам. Тело растворилось в пыльном сумраке. Мысли растворились в пыльном сумраке. Осталось только одно – отпусти! Но не вниз, а назад. Пожалуйста. Отпусти. Отпусти.