Ольга Птицева - Край чудес [litres]

– Деду нужна сиделка, – соврала она Южину и так разозлилась на себя, что перестала злиться на него.

Лгунья. Трусиха. Предательница. Гвоздь в кулаке налился тяжестью. Можно было сжать его покрепче и воткнуть себе в бедро, пусть одна боль прогонит другую. Только себя Кире тоже было отчаянно жалко. Она спрятала гвоздь в карман, оперлась о перила и постаралась дышать глубоко и медленно, чтобы закипевшие в глазах слезы остыли.

– У меня в кармане крыса.

Это на вдох.

– Я нашел ее в лесу.

Это на выдох.

– Она дохлая и лысая.

Еще один вдох.

– Я домой ее несу.

И долгий шумный выдох, как учили в спортивных роликах, которые смотрел Тарас, пока готовился к армии.

Тарас – вспыхнуло в сознании. И на Киру будто опрокинули ведро холодной воды. Весь этот гипнотический морок темноты и гула, который разносился по стенам, спал, оголяя страшное. Тарас остался наверху. Один, брошенный ею. Зудела кожа, сохранившая тепло его прикосновений – под нижними ребрами и вверх до резинки лифчика, скрывающего грудь. Мурашки бежали по спине и шее до загривка, на котором еще чувствовалась тяжесть его ладони. Нужно было вернуться. Побежать обратно, перескакивая через две ступени. Только никакого «обратно» больше не существовало. Лестница поднималась в никуда. В кромешную темноту и дым. Гарь обволакивала. Оттесняла в подвал. Оттуда тянуло стылой влагой. Кира запахнулась покрепче, тонкий пуховик, выданный ей Тарасом, не пропускал холод к телу, но щеки перестало печь, подсыхал потный лоб.

Как в детстве, если выбежишь из спортивного зала на улицу. Еще разогретый, хохочущий. А духота сменяется свежестью, жара – прохладцей. Это потом будет холодно и мама отругает за сопли. А пока стой на порожке, держи за пухлую ручку маленького Тараса, хихикай тихонечко, пока тебя не загнали обратно.

Ничьей пухлой ручки рядом не было. И большой надежной ладони Тараса тоже. Зато был гвоздь. Кира сжала его в пальцах. Пролет обрывался заваленным выходом на последний этаж, такой холодный и влажный, что сомнений не было: она пришла куда хотела. Прямиком в подвал.

– Эй! – зачем-то крикнула Кира в мерзлую темноту.

В ответ захрустело, заскрежетало с удвоенной силой. Помещение оказалось безразмерным. Настолько большим, что крик потонул в нем. И никто не откликнулся. Только изо рта вырвалось горячее облачко. Кира сделала пару осторожных шагов вглубь и тут же продрогла.

В подвале стоял мороз. Откуда взялся он посреди осени? Почему три месяца солнца снаружи не прогрели воздух внутри? Кира шла на ощупь, одной рукой она опиралась на стену – мерзлую, покрытую инеем, а второй шарила в темноте. Под ботинками похрустывало. Кира наклонилась, ощупала пальцами: лед. Тонкая корочка. В ноябре такая появляется прямо на плитке. По ней скользят осенние туфли. Кира осторожно переступила ногами, попыталась выбраться из лужи, но весь пол оказался сплошной подмерзшей лужей. Бесхозный каток в подвале заброшки.

Кира читала о нем. В тонне статей, раскиданных по сети, кто-то писал, что в подвале ХЗБ можно найти застывшее озеро, а его поправляли, мол, не озеро, дебил, а каток, но и второму обязательно возражали: это не каток, это Лихоборка мерзнет.

Кира прислушалась. Подвал наполняли звуки – кое-где капала вода, скрежетало под потолком, хрустело по углам. Стонов слышно не было. Если Костик и провалился сюда, то звуков он не издавал. Оставался только лед. Повсюду расползался лед. Кира вгляделась в темноту – та прорезалась рассеянным светом. То ли забитое окно, то ли заваленная хламом дверь. Кира пошла на свет. Шаг за шагом, пока дорогу ей не перегородило что-то грузное, прислоненное к стене. Нужно было обойти. Но оторвать пальцы от холодного бетона оказалось страшно. Опустишь руку – и полетишь во тьму. Край, только в другой плоскости, но падение точно такое же – без опоры в никуда.

Кира замерла около препятствия. Провела пальцами дорожку от себя к нему. Чем дальше, тем холодней. Прикоснулась и отдернула руку. Наверное, гору мусора сковал холод и она превратилась в единую массу – то ли лед, то ли бетон, то ли нарост какой-то. Кира ощупала смелее. Закрыла глаза, чтобы темнота не мешала смотреть кончиками пальцев.

Внизу колючая ткань, туго набитая чем-то твердым. Наверное, строительный мусор собрали в мешки. А выше – гладкое и холодное. Пластиковая канистра, поняла Кира. Точно. Вот горлышко, похожее на носик чайника. Угадывать было смешно и почти не жутко. Пальцы ощупывали мусор, изучали его настойчиво и аккуратно. Вот перемерзшие лохмы, это к стене прислонили поломанную метлу. Кира пошарила ниже, в поисках рукоятки, не нашла, зато угодила мизинцем во что-то влажное и упругое. Надавила сильнее. Палец скользнул в сторону, напоролся на короткие и острые ворсинки. То ли стекловата, то ли подстриженная щетина. Кира присела на корточки около мусора, ткнула указательным пальцем в упругий шарик. Тот нехотя поддался, но не лопнул. Желатиновая капсула? Откуда здесь? Детский попрыгунчик? Наполнитель антистресс-подушки?

Гадать надоело, Кира полезла в карман за телефоном, подышала на экран, разблокировала его, наскоро набрав код. Зарядки оставалось совсем мало – 15 %. Фонарик засветил тускло, не отменяя, а подчеркивая темноту вокруг. Свет выхватил кусок стены, сизой от изморози, опустился вниз. Кира продолжала сидеть на полу, ноги затекли, но любопытство оказалось сильнее, она оперлась на мешок, набитый твердым, и направила свет прямо на упругий шарик, который перекатывался под пальцами. Мутно серый, он поблескивал на свету. И черная точка в нем, похожая на зрачок, влажно мерцала, впитывала свет.

Кира отстранилась раньше, чем поняла, что перед ней человек.

Он был одет в затертый свитер, порванный на правом рукаве. Из дыры выглядывал серый перемерзший локоть с корочкой засохшей ссадины. Фонарик подсветил пряжку ремня и темные брючины. Ботинок не было, только черные носки с налипшим на них мусором. Фонарик дрожал, его мельтешения мешали рассматривать мертвое тело, от которого Киру отделяло сантиметров десять, не больше.

«Да перестань дрожать», – раздраженно подумала она.

И фонарик замер. Та рука, которой Кира держала его, стала такой же неживой и каменной, как та, что лежала на коленях у человека, вмерзшего в подвал ХЗБ. Смерть стерла все его черты, только остов и остался. Серая кожа, впалый нос, волосы, примятые на макушке. Вот тебе и канистра с метлой. Кира смотрела на труп, труп смотрел в темноту, упругие шарики его глаз равнодушно поблескивали.

«Отползи, – приказало Кире гаснущее сознание. – Если упадешь в обморок, то прямо на него».

И Кира поползла, загребая свободной рукой мелкие камушки и кирпичную пыль. Фонарик светил прямо в морщинистый лоб мужика. Мертвый морщинистый лоб. Он отдалялся. Проваливался в темноту. Еще один рывок назад. Еще. Скоро будет выход на лестницу. Только добраться до него, а потом наверх. К Тарасу. Выреветь весь этот ужас и отвращение, вжаться так сильно, чтобы перестать чувствовать холод подвала и его ватную темноту. Сейчас. Еще немного. У меня сидит гость. В голове у него гвоздь…