Максим Кабир - Мухи

Саша нервно поерзала на стуле.

— Их разыскивали?

— Они были не самыми приятными соседями, и никто особо не жаждал их возвращения. Уехали так же, как появились. Перекатная голь. Бродячий цирк.

— А Махонин?

— Скандалы и слухи нелучшим образом сказались на его репутации. Разорился завод, который он практически забросил. Управление перешло к его пасынку, злоупотреблявшему алкоголем. С Махониным не хотели иметь дел, чтобы он там ни обустроил у себя: клуб спиритизма или гнездо разврата. А потом его труп выловили из реки.

— Действительно, минорная история, — проговорила Саша.

— Александра, — перестал улыбаться Георгий Анатольевич, — я не напугал вас своими россказнями? Вы бледны.

Саша заверила, что все нормально. Она думала о пустом, совершенно пустом доме посреди поля, как к нему с опаской приближаются люди, освещают факелами слепые окна, ризалит и фруктовый орнамент, а на кухнях, как на камбузе покинутого корабля «Мария Целеста», остывший кофе и нетронутый ужин.

Жильцы ушли, бесшумно ступая по бетонной лестнице.

Саша поблагодарила соседа и клятвенно заверила, что зайдет к нему еще, поболтать о былом, продегустировать какой-то особенный сорт чая.

— Прекрасный у тебя дедушка, — не кривя душой, сказала она.

Рома помогал ей поднять велосипед на второй этаж. В подъезде было тихо и сумрачно.

— Я же говорил! Главное, чтобы после его баек тебе снова не снились кошмары.

— Не забывай, я фанатка Эдгара По и Лавкрафта.

— Непознаваемый ужас! — прогудел Рома.

Они встали у Сашиного тамбура.

— А что стряслось с Георгием Анатольевичем? Авария?

— Нет. Все очень нелепо. Он полез за книгой на верхнюю полку и упал с табуретки.

— И сломал позвоночник?

— Блин, — задумчиво сказал Рома, — мы с родителями по сей день не знаем, что именно произошло. Он лежал без сознания в прихожей, в пяти метрах от табуретки. Такое чувство, что было землетрясение и деда швырнуло в сторону, как куклу.

В ту неделю Саше не снились кошмары. Наоборот, сновидения были приятными, про Рому, про его сильные и нежные руки. Они с мамой закончили ремонт в спальне, гостиной, на кухне, выдраили содой ванную комнату. Если раньше они ограничивались душем, теперь можно было поваляться в горячей водице вдоволь. И пускай ванная была далека от совершенства, как и коридор с отслоившимися обоями, остальная квартира производила хорошее впечатление. А до коридора они дойдут, дело времени.

По вечерам Саша гуляла с Ромой, они исследовали поля за станцией и противоположный берег Змийки. Наткнулись на цыганский самострой; целая слободка из фанерных хибар без окон. В накалившихся за день домишках сновала чумазая детвора, молодой цыган спросил, сверкнув золотым зубом, не надо ли чего пришлым.

«Боже, как же нам повезло с жильем», — думала Саша, с горечью разглядывая цыганский поселок.

Рома учил ее играть в шахматы. Еще они ездили на раскаленной как сковорода электричке в центр, и дорога не показалась ей такой уж длинной. Вечерний Шестин звенел колоколами, ездили трамваи, в бетонном чехле пенилась река, мутный от торфа приток Волги. Они катались на коньках и ели сэндвичи и картошку в «Биг-Бургере». Это Саше тоже приснилось потом: как Рома кормит ее соломинками фри.

Шестинцы, медленные, расслабленные, блуждали по проспекту вокруг памятника Ленину, наслаждались июльскими сумерками. Из десятков тысяч горожан одиннадцать человек проживало в степи, в доходном доме позапрошлого века. По дороге домой Саша задремала, опустив голову на Ромино плечо. За окнами электрички проносились поля, посадки и высоковольтные столбы, паслись коровы.

Мама повадилась ходить в гости к тете Свете, соседке. Они пили вино и говорили «о бабском». Саша представляла, что они поют под Стаса Михайлова или Челентано. Возвращаясь, мама пританцовывала. Саша давно не видела ее такой веселой и умиротворенной.

Она успела познакомиться (так или иначе) со всеми соседями. Во второй квартире обитала супружеская пара средних лет. Женщина работала парикмахером в салоне Речного микрорайона, а ее супруг — на комбинате. На третьем этаже, помимо симпатичной официантки Инны, проживали Абрамовы со своими детьми. Настя Абрамова была склочной и крикливой теткой за тридцать, оплывшей как свеча, в бесформенном сарафане. Периодически она вопила на детей, на своего мужа-военного или ругалась по телефону. Муж, типичный прапорщик, из тех, что смеются лишь над собственными шутками, уединялся за столиком, чтобы выпить пива.

Дети либо бегали к Речному, либо возились у турника, может быть, хоронили мух в морковных гробах или жуков в картофельных мавзолеях.

Самые обычные люди, которых не заботит история зданий, их архитекторы, владельцы, художники, рисующие мертвецов вместо героев Гюго.

Пожалуй, Саше нравился дом.

Потому что он познакомил их с Ромой.

Потому что нашел маме подругу.

Потому что в нем имелся уголок для книг и плюшевых игрушек.

А что до маленьких тайн — у кого их нет?

Даже у Сашиной мамы была тайна.

Во втором классе Саша Алексина и ее сосед по парте Стас изрисовали себе руки фломастером. Намалевали сердечки, звезды и пауков. На вопрос учительницы, что это за дикари завелись в их школе, Саша пояснила: они сделали татуировки.

— Татуировки наносят себе бандиты! — сказала учительница.

И только тут Саша поняла, что у ее мамы есть татуировка. Бледно-синий браслет на предплечье. Она видела чернильный узор сотни раз, — хотя мама его прятала под рукавом, не афишировала особо, но прежде Саша не осознавала, что это именно тату, краска, загнанная под кожу иглой.

Что ее «не ковыряйся в носу»-мама, ее «не говори с набитым ртом»-мама, ее «держи спину ровно и прекрати сутулиться»-мама имеет секреты, что у нее была жизнь до рождения дочери.

Восьмилетняя Саша попыталась смоделировать мамину жизнь до появления себя, и у нее заболела голова. Мысль не умещалась в черепной коробке.

На руках дяди Коли красовались наколки, дяде Коле позволительно было изображать бандита. Но мама…

— А почему ты сделала это? — спросила Саша, придя с уроков.

— Сделала что?

— Татуировку.

— Я была молодой и глупой, — сказала мама, и фраза стала для Саши откровением. Мама была глупой! Мама совершала ошибки!

Взрослея, Саша свыклась с этим, она узнала маму лучше, и ей было лестно, что мама чуть-чуть бандит. Вдруг мама не расписалась с дядей Альбертом, потому что бандитский кодекс запрещает регистрировать браки?

Второклашка Саша огласила, что, достигнув совершеннолетия, отправится к тату-мастеру и набьет себе что-нибудь небольшое и женственное.

(Что-нибудь небольшое и женственное на лбу, — хохмил папа.)