Максим Кабир - Мухи

Помещение сжалось до размеров каморки. За бортиком ванны, за хлипкой преградой скрипнули половицы. На другом конце вселенной зазвонил телефон.

Она загнала себя в тупик. Ни оружия, ни связи. Одна, и ходячий труп снаружи.

Когда в комнатушке погас свет, Саша всхлипнула. Кромешная темнота заволокла. Клац — лампочка загорелась. Клац — выключилась и снова включилась. Он забавлялся. Играл с глупенькой мышкой. Или мушкой.

Саша повертелась, соображая, чем можно отразить нападение. Стиральный порошок, мочалка, скраб. Шампунь без слез — щиплют ли у покойников глаза? Гель. Синенькие «Джиллетты». На полочке дяди Альберта была настоящая бритва, раскладная, как в мюзикле про Суинни Тодда. Она бы пригодилась ей теперь. Саша схватила вантуз, занесла его, готовая драться за жизнь.

Но ногти поскребли по деревяшке, и она безвольно опустила руки. Захныкала.

Мертвец царапал краску на уровне пола.

— Рома…

Дверь распахнулась. Сплющился шпингалет, выкорчевывая планку. Саша взвизгнула.

Барьер был уничтожен. В коридоре, окутанный тенями, стоял на четвереньках заложный. Глаза сверкнули из глубоких скважин посреди продолговатой серой морды. Словно стеклышки, отразившие лунный свет. Десны мертвеца усохли, и желтые резцы выпятились, все в каких-то наростах. Худой как скелет, заложный, собственно, и был скелетом. Ожившей мумией, затянутой в пергамент кожи.

Его одежды давно истлели, облысел череп, осыпался грим. Но Саша знала, кто перед ней. Откуда-то знала.

Адам Садивский, медиум девятнадцатого века. Исчезнувший в этом доме. Первый жилец.

Заложный изогнул дряблую шею и понюхал воздух. Он наслаждался ароматом кислого страха. Запахом девичьего пота и мочи. Длинные проворные пальцы ногтями прочертили линии по паркету.

То, что Саша приняла за рога, было обломками берцовой кости, вставленной в череп подобием дикарского украшения. Они топорщились из трещин на висках спирита. Крошечный шажок. Второй.

— Убирайся прочь! — закричала Саша и швырнула в рожу мертвеца вантуз. Он даже не шевельнулся. — Не трогай меня!

Она забыла молитвы. И чем помогут они, если целый священник не справился со злом доходного дома?

Садивский опустил голову, рога нацелились на жертву. В животе Саши пекло, будто там переваривались угли. Как же повезло тете Гале, умершей от инфаркта! Саша скорчилась на дне обшарпанного эмалированного гроба.

Мертвец оперся о косяк. И внезапно отпрыгнул. Зашипел. Нити слюны болтались с отвислой губы. У него и желудка-то не было: за распоротой шкурой на брюхе виднелся позвоночник. Но слюна обильно сочилась из пасти.

— Сука, — проскрежетал он, — вонючая сука. Тупая гнида.

Лапы скользнули по полу и остановились возле крашеной в зеленый цвет перемычки, отмечающей черту между паркетом и плиткой. Пальцы сжались, ногти вонзились в ладони.

— Шваль, — прорычал Садивский. Его утробный голос вибрировал от ненависти. Рога кололи пустоту. — Потаскуха!

Сашу осенило. Соль в пороге! Киношные вампиры нуждаются в приглашении. Хома Брут защищался от нечисти меловым кругом. А заложному мешала войти в ванную полоска хлористого натрия. Обыкновенная поваренная соль.

— Ты не можешь, — прошептала Саша, — не можешь ее переступить.

С обиженным рыком Садивский начал отползать. Ногти цокали по настилу. Ужасные черты скрыла полутьма. Он превратился в рогатый силуэт и исчез за поворотом. Ушел в гостиную.

«Мама убрала пороги, — подумала Саша, — раскупорила комнаты».

Тетя Галя знала о магическом свойстве соли. Наверное, ей подсказали сны. В снах, даже здесь, не все желают твоей смерти. Она засыпала порошок под высокие порожные бруски.

Надежда дала новые силы. Саша выпрямилась. За стеной в чулане килограммы соли. Хватит, чтобы выбраться, разбрасывая ее, как хлебороб — зерно. И у кладовки тоже есть порог. Достаточно рывка.

Она спустилась на пол. За дверями было тихо и пусто. Выл ветер, дождь стучал по крыше. Что он делает в маминой гостиной, этот дохлый медиум?

Саша смахнула слезу. Три секунды, и она — обладательница ящика соли. Занесла ногу над перемычкой.

Садивский вылетел из мрака и понесся к девушке. Она чудом не грохнулась на пол. Отпрянула в угол. Показалось, что он протаранит защиту, снесет нашпигованный солью брусок. Но заложный затормозил у порога. В его протянутой лапе извивался маленький шерстяной комочек. Саша услышала писк. Сердце сжалось от боли.

— Не прикасайся к нему, тварь!

Мертвец ехидно ухмыльнулся. Взвесил Сверчка в кулаке. Пасть открылась, слюнявая и смрадная. Саша вспомнила журнальную иллюстрацию, которая испугала ее в детстве. Репродукция картины — она запамятовала автора. Босх или Гойя. Сатурн, пожирающий детей. Римский бог с огромным ртом и глазами умалишенного.

Сверчок мяукал. Рука тащила его к частоколу зубов.

Саша зажмурилась. Заткнула ладонями уши, чтобы не слышать хруст. Насмешливое мурлыканье кормящейся гадины. Мертвец ел, перемалывая челюстями косточки. Саша задрала голову и закричала во все горло. Вопль понравился доходному дому.

Саша сидела, вглядываясь в алую тьму за изнанкой век, пока на кухне не зазвенела посуда. Тарахтел подвесной ящик с тарелками. Саша открыла глаза. Садивского не было в проеме. Судя по звукам, он вскарабкался на ящики. Саша провела взором по кафелю и потолку, проследила за источником шороха. Мертвец заполз в стену через вентиляционное отверстие. И уходил влево по тайным туннелям.

Едва шуршание умолкло, в подъезде раздались шаги. Взволнованный голос Ромы позвал ее по имени.

Рома сунул в карман дождевика фонарик, мощный, с ребристым стальным корпусом. Вынул из шкафа калоши, обулся. Мозг сверлили мрачные мысли. Саша в беде. Ей угрожает смертельная опасность.

Кортни забилась под стол и наблюдала за хозяином жалостливыми глазами. Уши поджаты. Хвост трепыхается робко. Собака была встревожена не на шутку. Раньше она не боялась грозы.

— Сынок, ты сдурел? — поинтересовалась мама.

— Я к Саше иду, — быстро ответил он. — Все нормально, мам.

— Какой нормально? Ты видел, что за окнами? Не подождет твоя Саша до утра?

— Не подождет, — теряя терпение, огрызнулся он.

— Такие вещи не ждут, — сказал папа, обнимая маму за талию. — Забыла, как я к тебе в буран добирался?

— Ох, мужчины…

Рома выскочил за дверь. Лифт загудел внизу. К черту. Он побежал по ступенькам. На улицу, где ветер выковыривал корни деревьев. Водостоки изрыгали упругие струи. В детском садике обвалилась ель. Ее ствол смял прутья ограды, а крона угодила на провода. Столбы накренились. Ливень перешел с галопа на рысцу.

Рома поднял капюшон. Заторопился напрямик по лужам безлюдными дворами. Кулинария, парикмахерская, сбербанк…. Треснуло, будто ударили кнутом, небо за вокзалом полыхнуло. Рома инстинктивно втянул голову. Прошмыгнул под фонарями и очутился за пределами микрорайона.