Максим Кабир - Мухи

Священник не верил в пришельцев.

Он смотрел на дом, на фиолетовую дверь портала, на орнамент с фруктами и ягодами, на скаты крыши. А дом взирал в ответ подъездными оконцами, глубоко посаженными окнами квартир, чердачной линзой. Дом был древним. Не какие-то там сто двадцать лет. Века и века. Когда еще не существовало Шестина, сельчане сносили к нему своих мертвецов. Плохих мертвецов, из-за которых долго не начиналась весна, мельчала река, болел скот…

Отцу Владимиру однажды приснился сарайчик в поле и похоронная процессия, тянущаяся к нему. И вороны. И мухи.

Следователи ломали головы, проклинали дом по улице Первомайской. Загадка на загадке. Возьмите, например, Валерию Гильдереву. Вечером она вышла с работы, но домой так и не добралась. Ее обнаружили Алексины в подъезде злосчастного дома. Кто-то поиздевался над женщиной. Избитая, с выколотыми глазами, она умерла по дороге в больницу. Вскрытие показало, что желудок несчастной набит тиной и комарами. Да-да, утверждали журналисты «ТВ-Голд», огромная лепешка из комаров. Татьяна Алексина знала Гильдереву. Мало того, судилась с ней за жилплощадь. У Алексиной и ее бывшего мужа было надежное алиби, но полиция до сих пор не могла найти друга их семьи, Николая Веснянского. Его пропажа — еще одна тайна, покрытая мраком.

Татьяна Алексина провела ночь в больнице и спаслась.

Без вести исчезли: Георгий Вещук, первая квартира. Светлана Брусилова, третья квартира. Александра Алексина, четвертая квартира. Инна Лещенко, пятая квартира. И житель Речного Роман Вещук, который пошел к своей подруге А. Алексиной. Пятеро, а с Веснянским — шестеро пропавших. Даже котенок Алексиных сгинул.

Священник хмурил брови, наблюдая за домом. Он вспоминал красавицу Сашу и ее улыбчивого друга. Они чувствовали, что с домом что-то не так. А он не защитил их.

История здорово смахивала на классические байки про остров Роанок. Ни следов взлома, ни перевернутой мебели. Запертые изнутри двери. Безмолвные квартиры. Словно жильцы растворились в воздухе, просочились сквозь пол… или похитители вызвали чертову клининговую службу. Соль, рассыпанная в коридоре Алексиных и немного соли в подъезде, вот и весь беспорядок. Не было даже крови Гильдеревой, хотя Татьяна Алексина утверждала, что накануне кровью были забрызганы лестничная площадка и ступеньки.

Люди забыли свои телефоны, а пенсионер Вещук — инвалидную коляску. Его уносили на руках?

Поисковики прочесали Водопой от комбината до яхт-клуба. Водолазы спускались на дно Змийки. Уфологи били в набат.

Отцу Владимиру снился кошмар: худая черная тварь оседлала Рому и едет на нем по полю. Рома умер и успел разложиться, но руки и ноги его передвигаются, послушные власти наездника. Глаза чудовища вспыхивают синими и оранжевыми отсветами, а в небе сияет неправдоподобно гигантская луна, плоская и растрескавшаяся. Всадник скачет по степи, среди редкого кустарника проступают кости и черепа тех, кого отвергла земля. Горячий ветер бросает в лицо горсти мух.

Из портала выскочили двое детей, мальчик и девочка. Побежали по двору, смеясь. Дом снисходительно следил за ними. Что-то мелькнуло и погасло в окуляре чердака.

Отец Владимир отмахнулся от сонной изумрудной мухи.

Он думал о Саше. О подвале, в который они спускались. Длинные сырые помещения, печи, сумрак и безысходность. За решеткой — лестница, ведущая в странную комнату с бассейном. Дурное место. Гораздо хуже тех сибирских деревень с обветшалыми срубами и погружающихся в почву скитов.

Шестеро пропавших.

Был августовский день, но казалось, из дома дует пронзительный октябрьский ветер. Назойливая муха лезла священнику в рот. Он подумал, что за приоткрытыми подъездными дверьми кто-то стоит. Тощий и черный хозяин чердаков и подвалов. Страшилище, так назвала его умирающая старуха.

Квартиры готовились принять новых жильцов.

Отец Владимир осенил себя крестом и пошел прочь, ускоряя шаг. А дом смотрел ему вслед и обещал наведываться в кошмарах. Скрипнув, сама по себе закрылась дверь. Муха ударилась изнутри в стекло, зажужжала, будто умоляя о помощи.

Священник шел стремительно, и тень ползла впереди него по полыни.

…Саша раздвинула створки. Шагнула наружу, навстречу серому предрассветному миру. В голове клубился туман, а в тумане рыскали мертвецы. Она заморгала, не понимая, откуда взялись эти мысли, и кто такой Кучер, и кто такие зало…

Слово ускользнуло. Солнце, всходившее над рекой, испепеляло образы, ветер очищал разум. Туман развеялся, с ним сгинули жуткие тени. Так, пробудившись, забываешь приснившийся кошмар.

Она видела излучину реки, сизую дымку над ней. Стройные сосны. Бревно у воды, похожее на крокодила. Она поежилась от утренней свежести, стоя в одних шортиках и футболке.

«Соль? При чем тут соль? И лошади?»

Прошлое двоилось. Она испугалась, что не помнит даже, какое сегодня число. Но сосредоточилась, подсчитала: седьмое июля семнадцатого года. Мы праздновали Ивана Купала и…

Внизу живота болело. Она взглянула на свои пальцы и вздрогнула. Кровь.

«Немудрено, — сказала Александра Вадимовна, — ты потеряла девственность, дорогуша».

Где-то захохотали припозднившиеся гуляки. Тренькнула гитара.

Она повернулась и посмотрела на водонепроницаемую палатку. Померещилось, что она смотрит не за матерчатые створки, а в скважину посреди какого-то замшело-бронзового щита. Смотрит не вперед, а вниз, и видит земляной пол, темную яму. Но через миг наваждение спало. В полумраке Леша засопел, устроился поудобнее на гермомешке.

Саша разглядывала своего парня и ощущала только гадливость и стыд.

Мозг пытался вспомнить кого-то, вытащить из бездны чье-то имя, чью-то улыбку, но не справился.

«Да что это со мной?»

Она вошла в холодную воду и смыла кровь. Но не чувство потерянности, будто с девственной плевой она лишилась чего-то гораздо более важного.

Она плеснула в лицо водицей, промочила пылающие щеки.

Вернулась к палатке и забрала свой телефон. Леша спал как убитый.

Саша села на бревно. Набрала номер.

— Дядя Альберт… нет, нет, все хорошо. Вы можете забрать меня? Да. Спасибо. Я буду ждать.

Она снова посмотрела на реку и лес, на палатку. Память окончательно похоронила те рваные образы, явившиеся из ниоткуда.

«Я не первая, кто делает это в шестнадцать, — сказала себе Саша. — Не случилось ничего катастрофического. По крайней мере мама жива, и бабушка Зоя, и дядя Альберт».

Волны плескались у ног. Обжигали ступни. В голове возникла картинка, наверное, перекочевавшая из какого-то фильма: заброшенный парк у другой реки, пляж и статуи в зарослях. И двое влюбленных бегут по пляжу к воде, красивая девочка и красивый мальчик, и он кричит: «Догоняй!»