Максим Кабир - Мухи

Гостиную захламляли нераспакованные свертки, пакеты, узелки. Стояла под пленкой полиэтилена мамина софа, привыкала к новому месту. Зеркало трюмо отражало новую для него обстановку.

— У нас есть балкон! — радостно сообщила мама, открывая дверь в облупившихся чешуйках краски. Ветер притащил в квартиру запах тины и полевых цветов.

— Завтра съездим в магазин и выберем обои, — предупредительно сказала мама; Саша смотрела на вздувшиеся ромбики, на темные пятна у плинтусов, последствия потопа.

Щиколотки охлаждал сквозняк. Попискивали плохо пригнанные доски.

— А кто тут жил раньше? — спросила Саша.

— Какая-то старушка, — пожала плечами мама.

Саша оглянулась на дверной проем, за которым угадывалось изножье ее кровати. И улыбнулась невольно.

— Заходи, — подбодрил папа.

Что же, эта спальня была больше ее прежней в два раза, из-за чего кровать казалась детской. На обоях, вылинявшие, едва различимые, закручивались спиралями виноградные усики. Из стены проклевывались головки дюбелей. Когда-то они придерживали полки или картины.

Родители ждали ее реакции. Она еще полминуты изучала пыльную дешевую люстру, окно в дубовой раме. Батарею, нуждающуюся в малярной кисти. За стеклом зеленела степь.

— Мне нравится, — произнесла Саша наконец. — Очень нравится.

Мама заулыбалась, будто у нее груз с плеч упал.

— Ну, — сказал папа, — свет, водопровод, все работает. Осталось подключить телевизор. Где он у нас?

«Искупает вину, — подумала Саша, — за то, что полюбил другую. За то, что меня воспитывал посторонний мужчина».

Папа ушел в гостиную, а Саша обняла маму. В квартире, которую они научатся считать своей, обустроят, пометят. Белая полоса, череда счастливых дней, месяцев, лет.

Мама сглотнула слезы, чмокнула в макушку:

— Ох, доченька.

— Все будет хорошо, мам.

Телевизор гаркнул дружным хохотом юмористической передачи, резкий звук всполошил рассевшихся на карнизе голубей.

— Сможете смотреть Малахова.

— Спасибо, Вадик. — Мама потянулась к отцу, замешкалась и неловко похлопала его по руке. — Спасибо тебе.

Сашину сестру звали Кристина. Папа говорил, что у них глаза одинакового оттенка, васильковые, с вкраплениями лазури. Кристине было пять лет, очаровательная курносая малышка. Иногда они вместе ходили в кафе: папа и его разновозрастные дочери. Саша показывала Кристине фокусы, которым ее научил отчим. Кристина называла старшую сестру «Шашкой».

Реальная жизнь мало походила на слезливую мелодраму. В сериале разведенные родители не находили бы общего языка, новая пассия ненавидела экс-супругу героя, сводные сестры соперничали бы.

Но папина жена была прекрасным человеком, их дочь — чудесным ребенком, и никто никому не желал зла.

Лишь ведьма материализовалась из сериалов. Или из фильма ужасов про Средневековье.

Мама провожала отца, а Саша повторно прогулялась по квартире. Простор сбивал с толку. Неужели они приобрели за бесценок эти апартаменты? Она расправила руки, как крылья, но кончики пальцев не дотрагивались до коридорных стен. В прихожей дяди Альберта сложно было разминуться двум людям.

Квартира была тенистой, хоть снаружи и не росли деревья. Оказывается, кирпич имел свои преимущества. Отмыть, отдраить, смести паутину из углов. Мамин отпуск продлится неделю — успеют навести лоск.

— Ай, черт!

— Ма, ты в порядке?

— Ага. — Мама потерла ступню. — Споткнулась. Кто делает такие высокие пороги?

— Архитекторы пятнадцатого века.

— Надо быть осторожнее ночью. Приспичит в туалет, можно шею свернуть.

Саша хлопнула по выключателю, голая лампочка осветила каморку между ванной и кухней. Отслоившиеся обои были пятнистыми от гнили, воняло затхлостью. На бетонном полу сгрудились коробки из размокшего картона, приникла к стене стремянка.

— Это не наше?

— Нет. Видать, родне старушки, что тут жила, не пригодилось. Выкинем позже.

Саша прикрыла дверь в чулан.

Им повезло, что Гильдеревы не претендовали на начинку дома. Не дрались за телевизор, не пытались отнимать кровати. Из старой жизни перекочевали вещи, будто уцелевшие после кораблекрушения.

При переезде Гильдерева стояла над душой и наблюдала цербером, как Алексины выносят нажитое добро. Саша передразнила, выпучила глаза. Ведьма посерела от гнева.

Золотистая турка дяди Альберта… какой кофе он готовил! Микроволновка, часики с декоративными гирьками. На подоконник встал кактус, путешествовавший с Алексиными по общагам.

— Почаевничаем?

— Давай. — Саша взобралась на стул.

Мама порылась в мешках, притащила чайник, пачку с индийским слоном и упаковку крекеров. Забулькал кран. Газовая горелка чихнула пламенем.

— Не найду чашек. Из пластика попьем. — Мама хрустнула одноразовыми стаканчиками.

За распахнутым окном чирикали воробьи. Шла волнами почерневшая от гари марля, она маскировала вентиляционную дыру.

«В чем подвох? — спросила подозрительная Шура. — Тектонический разлом под зданием? Наркопритон в подвале?»

— Как обустроимся, Ксению на новоселье пригласим.

Голос мамы дрогнул.

— Ма, ты чего плачешь?

— Ничего, солнышко.

— Ты… по Альберту плачешь?

Мама улыбнулась сквозь слезы, всплеснула руками.

— Прости меня, девочка моя. Прости меня, пожалуйста.

— Ну ты чего? — Она погладила маму по щеке. — Гляди, домище какой. Я такой в детстве воображала. Старый, большой, с привидениями.

— Сама ты привидение, — засмеялась мама.

Чайник вскипел, плюхнулись в стаканы пакетики.

«Шикарная квартира!» — написала Саша сообщение. И прибавила кучку смайликов, влюбленных и изумленных.

— Все! — воскликнула мама. — Все, нет сил!

Саша выглянула из спальни, оценила мамины старания. Вещи были рассортированы, одежда и постельное белье убраны в шкаф, косметика, фотоальбомы, лекарства, прочие мелочи расфасованы по ящикам. Посуда отправилась на кухню, туалетные принадлежности — в ванную.

— Похоже на дом, — сказала Саша.

Она тоже разобрала свой скарб, разложила по полочкам тряпье, джинсы и платьица, которым не хватило вешалок. Вымела пыль. Освобожденный от мешков пол натерла полиролем.

Внутри оконной рамы скопились дохлые мухи, она подумывала отдать их соседским детям, пусть похоронят по-людски.

— Куплю с зарплаты плетеные стулья, — мечтательно проговорила мама, — будем на балконе отдыхать вечерами.

— И беговую дорожку. Теперь есть место для нее.

— И джакузи. В ванной поместится.

— И сенбернара. Ты мне десять лет его обещаешь.

Они строили планы, а за окном щебетали птицы, стекла дребезжали под порывами теплого ветра.

— Эх, — сказала мама, — надо же нам ужин готовить.