Питер Страуб - История с привидениями [litres]

– Как ты считаешь, что произошло? – спросил Сирс.

Рики свернул на Мелроуз-авеню:

– Не хочешь заскочить домой, взять что-нибудь?

– Нет. У тебя есть идеи или нет?

– Я бы хотел знать, что случилось с овцами Эльмера Скейлса.

Они подъезжали к дому Рики, и Сирс проявлял нетерпение:

– Да черт с ними, с овцами нашего Вергилия. – Он хотел поскорее выйти из машины, хотел прекратить дискуссию и взревел бы медведем, если бы Рики напомнил ему о появлении босоногого Фэнни Бэйта на лестнице, – все это Рики понимал, но, когда они с Сирсом вышли из машины и стали подниматься к дверям, спросил:

– Кстати, эта девушка, сегодня утром…

– И что девушка?

Рики вставил ключ в дверь:

– Если хочешь сделать вид, что нам нужен секретарь, – отлично, но…

Стелла открыла дверь и сразу же заговорила:

– Я так рада, что вы оба здесь. Я так боялась, что вы поедете к себе на дурацкую Уит Роу и будете притворяться, что ничего не произошло. Якобы работать и держать меня в неведении! Сирс, пожалуйста, входи, а то мы так дом выстудим. Входите же! – Они прошаркали в прихожую, двигаясь, как две усталые клячи, и сняли пальто. – Вы оба ужасно выглядите. Ошибка исключена? Это был Джон?

– Это был Джон, – ответил Рики. – Больше нам ничего не известно, Стелла. Похоже, что он на самом деле прыгнул с моста.

– О боже… – сказала Стелла, и вся ее напускная живость улетучилась. – Бедный Клуб Фантазеров…

– Аминь, – сказал Сирс.

После завершения позднего ленча Стелла сказала, что приготовит и отнесет поднос для Милли:

– Может, поклюет хоть чуть-чуть.

– Милли? – спросил Рики.

– Милли Шин, разрешите вам напомнить. Я не могла оставить ее метаться по огромному дому Джона. Сходила и привела ее сюда. Она совершенно разбита, бедняжка, и я уложила ее в постель. Сегодня утром она проснулась и все искала Джона по дому, пока не приехал этот жуткий Уолтер Хардести.

– Хорошо, – сказал Рики.

– Ничего хорошего! Если б ты и Сирс не были так заняты собой, то могли бы и подумать о ней.

Услышав свое имя, Сирс поднял голову и моргнул:

– Милли не о чем беспокоиться. Ей остается дом Джона и непропорционально крупная сумма денег.

– Непропорционально, Сирс? Почему бы тебе самому не отнести ей поднос наверх и не рассказать, как она должна быть благодарна? Ты думаешь, ей станет легче от этого? Оттого, что Джон Джеффри завещал ей несколько тысяч долларов?

– Едва ли несколько тысяч, Стелла, – сказал Рики. – Джон завещал Милли почти все свое имущество.

– Ну, значит, так и должно было быть, – заявила Стелла и, чеканя шаг, вышла из кухни, оставив их в недоумении.

Сирс спросил:

– Ты никогда не испытывал трудностей с расшифровкой ее высказываний?

– Периодически, – ответил Рики. – Где-то была книга с шифрами, но думаю, Стелла ее выкинула сразу после свадьбы. Будем звонить Льюису? Мы и так уже слишком затянули.

– Дай мне телефон.

Льюис не был голоден и готовил себе завтрак скорее по привычке: творог, болонская копченая колбаса с хреном и толстый кусок сыра Отто Грубе, который Отто делал на своей маленькой сырной фабрике, что находилась в паре миль от Эфтона. Немного расстроенный утренними событиями, Льюис с удовольствием думал о сыроваре. Отто Грубе был легким в общении человеком, крупным, почти как Сирс, но с сутулой от многолетнего стояния над чаном спиной; у него было красное жизнерадостное лицо клоуна и огромные плечи и руки. Отто так отозвался о смерти его жены:

– С тобой беда приключилась в Испании, да? Мне сказали в городе… Это ошень грустно, Льюис.

После дежурных соболезнований знакомых его слова очень тронули Льюиса. Отто, с его молочно-белой от многочасовой работы на сыроварне кожей, Отто, с его собаками для охоты на енотов – ничто не могло согнуть его дух. Заканчивая завтрак, Льюис подумал, что надо бы на днях съездить к нему; он возьмет ружье, и они с Отто и его собаками пойдут поохотятся, если снег прекратится. Немецкая прямота Отто – вот чего ему сейчас не хватает.

Но снег опять повалил; собаки, наверное, сейчас гавкают в вольерах, а Отто снимает сыворотку, кляня раннюю зиму.

«Ошень грустно». Грустно то, что случилось, в особенности с Джоном. Загадка. Как, впрочем, и с Эдвардом.

Льюис резко поднялся, собрал тарелки и сложил в мойку, затем взглянул на часы и застонал. Одиннадцать тридцать, а ленч уже окончен: оставшееся до конца дня время маячило вдали, словно альпийские вершины. Он даже не позаботился о том, чтоб пригласить какую-нибудь девушку поболтать и скоротать вечерок, не предвиделось и более утонченное удовольствие – встреча с Кристиной Барнс.

Льюису Бенедикту с успехом удавалось то, что в таком маленьком городишке, как Милбурн, казалось невозможным: с первого месяца возвращения из Испании он организовал свою личную жизнь так, что она стала секретом для всех. Он соблазнял студенток колледжа, молодых учительниц, косметологов, хрупких девушек, торговавших косметикой в универсаме «Янг Бразерс», – любую, показавшуюся ему достаточно хорошенькой. Пуская в ход свою приятную внешность, естественное обаяние, юмор и деньги, он способствовал тому, что в городской мифологии его стали считать довольно комичной фигурой: этакий стареющий плейбой, Старый Учтивый Петух. Живой, веселый, удивительно беззаботный, Льюис возил своих подружек в лучшие рестораны в радиусе сорока миль, заказывал лучшие вина и блюда. Он приглашал в свою спальню или его приглашала в свою чуть ли не каждая пятая из всех этих девушек – тех, что своим смехом давали понять, что никогда не смогут воспринимать его всерьез. Когда какая-нибудь пара – скажем, Уолтер и Кристина Барнс – отправлялась в «Олд Милл» у Кирквуда или в «Кристо» между Белденом и Харпурсвиллем, они вполне могли увидеть там седую голову Льюиса, наклонившуюся к веселой мордашке хорошенькой девушки втрое моложе его. «Ты только взгляни на этого старого плута, – сказал бы тогда Уолтер Барнс. – Опять за свое». Его жена улыбнется в ответ, но трудно будет сказать, что означает ее улыбка.

А Льюис под своей комичной репутацией маскировал серьезность привязанности и пользовался публичными романами, чтобы скрыть более глубокие, истинные взаимоотношения с женщинами. Он проводил вечера или ночи с девушками; с женщинами же, которых любил, он встречался раз-два в неделю и, как правило, в полдень, когда их мужья находились на работе. Первой из них была Стелла Готорн, в некоторых отношениях наименее утоленная его любовь, однако как бы служившая образцом для остальных увлечений. Стелла была чересчур бесцеремонной и остроумной, она держалась с ним слишком легкомысленно. Она просто развлекалась, а простое развлечение могли дарить ему и молоденькие учительницы и косметологи. Он же хотел чувства, он хотел душевного волнения. Стелла была единственной женой в Милбурне, которая, подарив ему себя, ускользнула от такого чувства. Она вернула ему его образ плейбоя – сознательно. Его любовь к ней была краткой и всеобъемлющей, но их потребности абсолютно не совпадали. Стелла совершенно не хотела Sturm und Drung [11] Sturm und Drang – по-немецки – «буря и натиск» – от названия литературного движения в Германии XVIII в., характеризовавшегося резкостью и эмоциональностью. ; Льюис в глубине своего требующего сердца знал, что он ищет и желает вновь обрести те чувства, которые дарила ему Линда. Ветреный Льюис был ветреным только внешне. С глубокой печалью в душе он расстался со Стеллой: она не поняла или не приняла ни одного из его намеков, предложенные ей чувства не тронули ее. Она решила, что он просто ударился в пустые интрижки с девчонками.