Питер Страуб - История с привидениями [litres]

Льюис припомнил давние времена, когда все было гораздо проще, и представил, будто это он сидит сейчас рядом с девушкой и слушает выступление группы – Нобла Сисси или Бенни Гудмана, – вспомнил себя, пылкого юношу. Память заставила его оглядеться в поисках строгого лица Стеллы Готорн, хотя как только он вошел сюда, подсознательно отметил, что ее здесь нет.

Появился Хемфри с гамбургером, взглянул на его стакан и сказал:

– Если твой стакан так быстро пустеет, может, дать тебе кувшинчик?

Льюис даже не заметил, когда он прикончил вторую порцию пива:

– Отличная идея!

– Ты что-то неважно выглядишь, – заметил Хемфри.

Оркестр, коротко что-то обсудив, с шумом взялся за работу и избавил Льюиса от необходимости отвечать. Две барменши – помощницы Хемфри, Анни и Энни, – вошли в бар, запустив волну холодного воздуха. В облике Анни было что-то цыганское – волна кудрявых черных волос и круглое чувственное лицо; Энни была похожа на скандинавку – сильные, хорошей формы, ноги и красивые зубы. Им обеим было чуть больше тридцати, а разговаривали они как настоящие интеллектуалки. У каждой из них был мужчина, обе жили в провинции и были бездетны. Льюис просто обожал обеих и приглашал иногда одну или другую пообедать. Анни заметила его и помахала рукой, он – ей в ответ, и тут музыкант, сменивший скрипку на гитару, взвыл:

Хемфри отошел, чтобы дать инструкции помощницам. Льюис принялся за гамбургер.

Когда он поднял глаза, перед ним стоял Нед Роулз. Льюис, дожевывая, привстал со стула и кивнул Роулзу, чтоб тот присаживался рядом. Нед тоже нравился ему; он сделал «Горожанина» интересной газетой, а не провинциальным листком с хронологией пикников пожарной службы и объявлениями о бакалейной распродаже.

– Помоги допить, – сказал он и наполнил пустой стакан Неда пивом из своего кувшинчика.

– А мне? – прозвучал из-за плеча низкий с хрипотцой голос. Вздрогнув, Льюис обернулся и увидел Уолта Хардести. Это объясняло, почему Льюис не заметил Неда раньше: они с Хардести сидели в задней комнате, где Хемфри хранил ящики с пивом. Льюис знал, что Хардести, все дальше отступавший в своей борьбе с бутылкой, точно так же, как и Омар Норрис, иногда днем посиживал в этой комнате: он не пил на глазах своих избирателей.

– Конечно, Уолт, – сказал он. – Извини, я тебя не заметил. Пожалуйста, присоединяйся.

Нед Роулз странно глядел на него. Льюис был уверен, что издателя утомлял Хардести (как и его самого) и он решил избавиться от него, бежав в компанию Льюиса, но, может, он хотел, чтоб Льюис попросил шерифа уйти? Что бы ни означал его взгляд, Роулз подвинулся к нему вместе со стулом и освободил местечко у стола для Хардести. Шериф все еще был в теплой куртке: верно, в задней комнате холодно. Нед же, как и в свои юношеские годы, оставался верен себе: даже зимой он не носил ничего теплее, чем твидовый пиджак.

И тут Льюис заметил, что уже оба странно глядят на него, и сердце екнуло – неужели он все-таки сбил девушку? Кто-то успел записать номер его машины? Он сбил человека и сбежал!

– Что, Уолт, – спросил он, одновременно наполняя стакан шерифа. – Что-то новенькое или просто пива хочешь?

– Погодите, мистер Бенедикт, вот глотну пивка… – сказал Хардести. – Ну и денек!

– Да уж… – скромно поддержал Льюис.

– Жуткий день, – подхватил Нед Роулз, убрав рукой волосы со лба. Он глазами подавал знаки Льюису. – Ты сегодня выглядишь не блестяще, приятель. Может, поедешь домой, отдохнешь?

Льюис все больше недоумевал. Если он все-таки сбил девушку и они узнали об этом, то шериф не отпустит его домой.

– О, – проговорил он, – дома такая тоска… И я буду чувствовать себя гораздо лучше, если мне перестанут говорить, что я ужасно выгляжу.

– Да… Такое дело… – неопределенно проговорил Роулз.

– Да уж, черт возьми, – подхватил Хардести, допив пиво и наливая еще. На лице Неда отразилось тягостное выражение – чего? Сочувствия? Льюис подлил себе пива. Скрипач опять взялся за гитару, и музыка стала такой оглушающей, что им пришлось пригнуться к центру стола, чтоб слышать друг друга. Льюис даже разбирал отдельные фрагменты текста песни, выкрикиваемой в микрофоны:

– Я только что вспоминал то время, когда был мальчишкой и часто ходил посмотреть на Бенни Гудмана, – сказал Льюис. Нед резко выпрямился и выглядел смущенным.

– Бенни Гудмана? – фыркнул Хардести. – А мне вот нравится кантри. Только настоящее – Хэнк Вильямс, а не эта мура, что здесь поют. Или же взять, к примеру, Джима Ривса. Вот что я люблю.

Льюис с отвращением чувствовал запах дыхания шерифа – пиво пополам с какой-то дрянью, словно тот закусывал из помойного ведра.

– Вы моложе меня, – сказал он, отстраняясь.

– Я пришел, чтобы сказать тебе, как мне жаль, – вмешался Нед, и Льюис остро взглянул на него, пытаясь понять, в какую беду он попал. Хардести сигнализировал Энни, скандинавке, на предмет еще одного кувшинчика пива. Когда Энни поставила его на стол, через край пролилось немного пены. Отходя от них, она подмигнула Льюису.

Какие-то мгновения этим утром, вспоминал Льюис, и во время его дневной поездки… голые клены… у него появлялось чувство странной, нереальной ясности и четкости видения окружающего… словно при разглядывании гравюры… призрачный лес, замок, окруженный остроконечными елями…

…Сейчас же он чувствовал себя совсем сбитым с толку и смущенным, все происходящее было таким странным, и это подмигивание Энни… – словно сюрреалистический фильм…

Хардести подался вперед и открыл рот. Льюис заметил у него на левом глазу маленькое кровяное пятнышко, плавающее под голубой радужной оболочкой, как оплодотворенное яйцо.

– Я вот говорю, – прокричал ему Хардести, – имеется четыре дохлых овцы. Глотки перерезаны, крови нет, отпечатков следов нет. Что вы об этом думаете?

– Вы здесь закон, что думаете вы ? – сказал Льюис, повысив голос, чтобы перекричать рев группы.

– А я думаю, что странные вещи творятся, – кричал ему Хардести. – Страннее некуда. И еще скажу, что ваши дружки-адвокаты кое-что об этом знают, вот.

– Вряд ли, – с сомнением сказал Нед Роулз. – Но я хотел бы, чтобы кто-нибудь из них написал в газету заметку о докторе Джоне Джеффри. Если, конечно, вы, Льюис, не захотите сделать это.

– Заметку о Джоне в «Горожанине»? – удивился Льюис.

– Небольшую, на сто – двести слов… что-нибудь о вашем друге.

– Но зачем?

– Господи, да затем, что вы же, наверное, не хотите, чтоб Омар Норрис был единственным… – Хардести замолчал с открытым ртом. Он выглядел огорошенным. Льюис выгнул шею, чтоб взглянуть на Омара Норриса: тот все еще лепетал, размахивая руками, на стойке перед ним выстроилась уже целая батарея напитков. Чувство беды, не отпускавшее Льюиса весь день, усилилось. Фальшивая нота скрипки прошла сквозь него, как стрела: вот оно, вот оно…