Питер Страуб - История с привидениями [litres]

Первый из этих дней Льюис посвятил расчистке подъездной дорожки, самозабвенно насилуя себя и работая с таким усердием, что его спортивный костюм и куртка-хаки пропотели насквозь; к полудню его руки и спина так разболелись, словно он никогда в жизни не занимался физическим трудом. После ленча он прилег вздремнуть на полчаса, потом принял душ и заставил себя закончить начатое утром. К половине седьмого последний участок дорожки был очищен от снега. Льюис вернулся в дом, опять принял душ, снял и положил рядом с аппаратом телефонную трубку, выпил четыре бутылки пива и умял два гамбургера. Ему казалось, что у него не хватит сил подняться в спальню. Когда он все-таки добрел до кровати, то, морщась от боли, стащил с себя одежду, бросил ее на пол, рухнул на одеяло и мгновенно заснул.

Он так и не понял, было ли это сном: ночью он слышал пугающий шум, вой ветра, сдувавшего весь убранный накануне снег обратно на дорожку. Происходившее казалось явью; и еще ему показалось, что он слышит и другой звук – что-то напоминающее музыку в завывании ветра. Он подумал: «Мне это снится». Но мышцы ныли, когда он поднялся с постели, и голова кружилась. Он подошел к окну, выходящему с бокового фронтона дома на крышу бывшей конюшни и первую треть его дорожки. Полная на три четверти луна висела над унылыми голыми ветвями. Следующее, что он заметил, было настолько похоже на кадры из любимых Рики странных фильмов, что позже, как ни пытался, он не мог поверить, что действительно что-то видел. Разгулялся ветер, чего он и опасался, и прозрачные лоскутья поземки начинали заметать его дорожку. Все вокруг было контрастно белым и черным. Человек в одежде менестреля стоял на вершине сугроба. Он играл на саксофоне, таком же белом, как и его глаза. Льюис смотрел, и ничто в его затуманенном рассудке даже не пыталось увидеть какой-то смысл в происходящем. Музыкант выдул несколько едва слышных тактов, опустил саксофон и подмигнул. Его кожа была одного цвета с черным небом, он, словно невесомый, стоял на снегу, в который должен был бы провалиться по грудь. Это не один из лесных духов, Льюис, он не зарится на твою собственность, на твои подснежники и твоих дроздов; возвращайся в постель и спи спокойно. Но одуревший от потрясения, он продолжал смотреть, и ночной гость преобразился – Джон Джеффри ухмылялся ему с призрачной сцены, лицо и руки черные, как гуталин, а глаза и зубы контрастно белые. Льюис, спотыкаясь, вернулся в кровать.

После долгого горячего душа боль в мышцах немного улеглась, Льюис спустился вниз и с удивлением посмотрел из окна гостиной. Почти весь снег под деревьями у дома растаял, и стволы влажно блестели на солнце. Черные лужи пятнали мощеный двор от дома до самой конюшни. Сугробы вдоль подъездной дорожки уменьшились вполовину. Оттепель продолжалась. Небо безоблачно синело. Льюис обвел взглядом осевшие сугробы и покачал головой: опять сон. Это племянник Эдварда посеял картинку в его голове – вместе с главным героем своей ненаписанной книги, чернокожим дирижером со странным именем. «Он заставляет нас грезить своими книгами и тянет из наших грез свои сюжеты», – подумал он и улыбнулся.

В прихожей Льюис скинул мокасины и надел ботинки.

Набросив на плечи куртку, он прошел через дом на кухню. Там он наполнил чайник холодной водой, поставил на плиту кипятиться и посмотрел в окно. Как и деревья перед домом, его лес влажно сверкал и искрился; осевший серый снег лежал в низине, дальше, под деревьями, он был белее. Пока кипит чайник, он сходит прогуляется, а затем вернется и позавтракает.

Выйдя из дому, он удивился: как же тепло! Теплый воздух, казалось, служил ему защитой, обволакивал его безопасным коконом. Лес больше не источал манящую угрозу: стволы деревьев играли слегка приглушенными красками коры и лишайников, а снег под ними – светлые акварельные пятна и полосы; он ничем не напоминал гравюру, как недавно.

Льюс вновь пошел по обратной тропинке, широко шагая и глубоко дыша; ему казалось, что он улавливает запах прелых листьев под снегом. Чувствуя себя молодым и сильным, с полной восхитительного воздуха грудью, он сожалел, что так много выпил вчера у Сирса. И было глупо корить себя в смерти Фредди Робинсона; а шепоты и голоса, взывающие к нему, – разве он не слышал их на протяжении стольких лет? Да это просто снег, подтаявший и упавший с ветки, – ничего не значащий шорох, которому его кающаяся душа придала значение.

Ему нужна женщина – просто для компании, для беседы. Теперь, поскольку у них с Кристиной Барнс все кончено, он может пригласить Энни, светловолосую официантку из «Хемфрис», – пусть приезжает к нему домой, они славно поужинают, и он послушает ее рассказы о художниках и книгах. Беседа с ней снимет злые чары, тяготившие его эти месяцы; а можно пригласить заодно и Анни, и пусть они обе поговорят о картинах и книгах – а он послушает. Ему, конечно, будет трудно поддерживать разговор, но зато он узнает что-нибудь новенькое.

А затем он подумал, может, ему удастся умыкнуть Стеллу Готорн на пару часов, и аж дух захватило от предвкушения видеть ее – прекрасное лицо и колючую натуру – сидящей с ним за одним столом.

В отличном расположении духа Льюис повернул обратно и понял, отчего он всегда бежал в другом направлении: на обратном пути две тропинки сходились под углом друг к другу, и дом оказывался совсем рядом, хотя и не был виден. Если же бежать так, как он всегда делал, иллюзия, которая его забавляла, держалась дольше: один на один с древним девственным лесом, раскинувшимся по всему континенту. Сейчас его окружали безмолвные деревья, капель и белый снег.

Два момента разрушили игру в Дэниела Буна, проторяющего путь сквозь враждебную первозданную лесную пустыню, и с первым из них он столкнулся через десять минут с начала прогулки: он увидел крышу желтого масловоза – его нижнюю часть отрезало поле на горизонте, – машина шла в Бингэмптон. Это совершенно не вязалось с образом Буна. Льюис повернулся и направился к кухонной двери.

Сейчас он чувствовал, как проголодался, и похвалил себя за то, что не забыл купить бекон и яйца во время последней поездки в Милбурн. Оставалось поджарить и намолоть кофейные зерна, обжарить помидоры, приготовить тосты. После завтрака он позвонит девушкам и пригласит обеих к себе на ужин, и пусть они скажут ему, какие книги стоит почитать. А Стелла подождет.

Он уже подходил к дому, когда почувствовал запахи еды. Пораженный, он вскинул голову. Ошибки быть не могло: пахло его завтраком – в точности тем завтраком, который он себе вообразил. Кофе, бекон, яйца. «Ого, – подумал он. – Кристина!» Дождавшись, когда Уолтер ушел на работу, а Питер – в школу, она села в свой пикап и приехала закатить сцену. У нее, кстати, оставался ключ от задней двери.