Мирей Кальмель - Проклятая комната

В изысканных платьях, которые она теперь носила, она вновь научилась любить себя. Чувствовалось, как возрождается ее тело под восхищенными взглядами де Ла Палиса. Сможет ли она со временем стереть с него все шрамы? Особенно то клеймо де Шазеронов, выжженное сеньором в Воллоре на ее груди?

В конечном счете она доверилась цыганке Лильвии. Та поведала ей, как приятно проводить время с любимым человеком, насколько ласки усмиряют сомнения и укрепляют чувства и что ей не стоит бояться того, что в тайне созрело в ней.

В результате Изабо выбросила из головы все вопросы и день за днем продолжала учиться наслаждаться жизнью.

Накануне Ла Палис пришел забрать готовую работу. На этот раз улыбался он печально.

— Увы, милые дамы, я скоро вынужден буду с вами попрощаться. Долг призывает меня к королю. Я уезжаю послезавтра и не знаю, надолго ли.

Изабо почувствовала, как сердце ее оборвалось. Однако она заставила себя улыбнуться и выпалила раньше хозяйки:

— Вас будет не хватать нам, мессир. Возвращайтесь побыстрее!

Она не заметила понимающего взгляда, которым обменялись Ла Палис и Рюдегонда. Та притворно закашлялась. Ла Палис взял Изабо за руку, вдруг похолодевшую из-за отхлынувшей из нее крови. Она подняла на него свои миндалевидные глаза, не пытаясь скрыть появившееся в них огорчение.

— Я не осмеливался, милая Изабель, сказать, сколь приятно мне общение с вами. Но ваши слова отбросили прочь все мои сомнения. Завтра у меня последний свободный день, подарите мне ваш! Уверен, вы еще не видели всего Парижа, позвольте мне быть вашим гидом. И тогда я увезу в моем сердце воспоминание о вас, разлука будет не такой печальной.

Изабо почувствовала, как все в ней тает.

— Но, мессир, у меня здесь столько дел!

— Я обойдусь без вас, Изабель. Мессир де Шабан прав: вы работаете, едите, спите и ничего больше. А город наш красив! Я отпускаю вас, воспользуйтесь случаем! — бросила ей в спину Рюдегонда.

Изабо могла бы, точно девочка, захлопать в ладоши, но лишь выдохнула: «Мерси, дама Рюдегонда!» Жак де Шабан добавил:

— Я зайду за вами сюда к десяти часам.

Затем он вышел. Может быть, чуть быстрее, чем надо, чтобы она не передумала. А Рюдегонда и не позволила бы ей это сделать, как и три подруги, которые, как только закрылась дверь, бросились обнимать ее. Изабо отдалась своему счастью, а они потащили ее в примерочную подбирать платье, подходящее к завтрашнему особенному дню.

— Без компаньонки, вы выйдете без компаньонки! Полноте, Изабель, такое в высшем свете не принято! — воскликнула Бертилла, стоя на своих маленьких ножках перед Изабо, удобно устроившейся в кресле в своем жилище.

Изабо ошеломленно глядела на нее. Почему карлица заботится о соблюдении приличий, тогда как во Дворе чудес и понятия о них не имели?

— Но я не принадлежу к высшему свету…

— А он — да! Видишь ли, Изабель, он тебе нравится, ты нравишься ему, от этого никуда не денешься! Но он оценит тебя, если только ты предстанешь перед ним слабой и в то же время сильной. Кем ты хочешь быть для него — простой любовницей или любовницей завоеванной?

Изабо от удивления раскрыла рот. Такого вопроса она себе не задавала, поскольку вообще решила обойтись без вопросов.

— Тысяча тысяч чертей! — выругалась Бертилла, прикрыв рот своими маленькими ручками. — Да если только Крокмитен узнает, что я разрешила тебе гулять с этим маршалом без компаньонки, он убьет меня, хотя он и муж мне! Тебя буду сопровождать я!

— Но…

— Никаких «но»! Я буду с тобой, останусь в карете, если надо, зато никто не скажет, что ты пришла на первое свидание без компаньонки.

— Мне ведь тридцать лет… — начала уступать Изабо.

— Можно быть тридцатилетней и оставаться молодой девушкой, — отрезала Бертилла.

— В тридцать лет девушка — уже старая дева! Я пойду одна, а если Крокмитен так беспокоится, пусть велит нищим незаметно следить за нами. Передай ему также: если он тебя хоть пальцем тронет, я больше не буду крестной матерью ваших детей, вот!

— Изабель!

Карлица закатывала глаза, переминалась с ноги на ногу, душераздирающе вздыхала.

— А аббат Буссар? Что скажет аббат Буссар?

— Ничего. Он ничего не скажет, потому что ты ему ничего не скажешь, вот и все! О, прошу тебя, Бертилла, разве не видишь, как я счастлива? Ты так часто повторяла мне, что здесь я среди друзей, что должна с улыбкой думать о завтрашнем дне, что счастье заключается в доверии. Я поверила тебе. Помоги мне обрести то, что я потеряла. Не огорчай меня!

Карлица немного подулась, потом, когда Изабо раскрыла объятья, бросилась в них, без церемоний положив свою не по росту большую голову на живот подруги.

— Крокмитену это не понравится, — сдаваясь, проворчала она.

Но уже следующим утром она была готова вступить в игру и с хорошим настроением помогала Изабо наряжаться.

Итак, они очутились на берегу Сены под ярко-синим небом, на котором сияло ослепительное солнце. Снег уже превращался в месиво под копытами лошадей. И только деревья вдоль берега еще хранили на своих голых ветвях нестойкие белые украшения, которые иногда бесшумно падали к подножьям стволов. Было довольно холодно, но Изабо этого не замечала. Видала она и не такие морозы! А этот день уже пах весной.

Берег был красив, его оживляли гуляющие, огородники, паромщики. Какое-то время влюбленные шли молча. Изабо вслушивалась в шумы, вдыхала запахи, так отличающиеся от тех, что окружали ее в детстве. Это был совсем другой мир, и Жак не мешал ей дышать, осматриваться, слушать, он только бросал на нее лихорадочные взгляды да сыпал шутками и анекдотами, чтобы лишний раз иметь счастье услышать ее смех. Они остановились около тележки, возле которой какой-то старик поджаривал на жаровне каштаны.

Изабо сразу узнала его — видела во Дворе чудес. Пока Ла Палис расплачивался за солидную порцию каштанов, старик понимающе подмигнул ей. Стало быть, Крокмитен последовал ее совету и предупредил своих людей. Причин для радости вроде бы не было, но это доставило ей удовольствие. Благодаря всем им она чувствовала себя в безопасности всюду, куда бы ни пошла.

— Думается, это самый прекрасный день в моей жизни, — призналась она, отходя от тележки и взяв из кулька горячий каштан.

Они сели на скамейку, стоявшую под деревом, протянувшим над водой заиндевелые ветви.

Ла Палис начал рассказывать неприличный анекдот.

Позади них, несколько в стороне, пролегала мощеная дорога, оттуда доносились цоканье подков и скрип колес. Но Изабо слышала лишь собственный смех, которому удалось проложить дорогу от ее ног к рукам, от рук к глазам, от глаз к губам — смех как бы бесконечно омывал изнутри ее тело, запачканное ударами судьбы.