Татьяна Иванько - Байкал. Книга 6

– Ты искала её для себя, Басыр, и с одной лишь целью – получить Эрика. Мой брат готов ради меня на многое, даже на то, чтобы жить со злой и лживой женщиной, которую он не любит. И он выполнит обещанное, потому что слово значит больше даже, чем зерно, обронённое в землю, ибо и зерно может не дать всходов, слово дает всегда… Но назови ещё раз Аяю девкой, и я сделаю то, о чём предупредил.

Последние слова я произнёс, уже сжимая кулаки. Эрик увидел это или почувствовал, и сжал мой локоть горячей рукой. Я знаю, не потому что ему жаль Басыр, но потому, что он не хочет моего позора перед всеми, если я всё же не сдержусь и ударю её.

Орсег и Аяя появились немногим позже, чем через сутки после Басыр. Из того же ручья, куда Орсег нырнул с нею на руках шестьдесят пять дней назад. Мокрые, они вышли из воды и поднимались сюда, не разговаривая, но Орсег улыбался, и Аяя не выглядела несчастной, отнюдь, она изумительно похорошела, ушла чудовищная худоба и мертвенная бледность, и даже волосы стали отрастать и вились мягкими волнами вокруг всё той же тонкой золотой короны, которая была на ней в тот день, когда она исчезла. Но платье было другое, из разноцветного полупрозрачного убруса многослойно и замысловато сшитого, обнажающего руки, и теперь мокро облепившего её. Куда же делось прежнее, белое?..

Подняв голову, она увидела меня, и, сойкнув:

– Огнь! – взлетела сюда, ко мне в объятия. – Огник! Ох… только вся мокрая я.

– Верно, вся из воды… – сказал я, и счастливый, что, наконец, вижу её, могу обнять, и что она здорова, и, злясь, что она не выглядит замученной злодеем печальной пленницей, а прекраснейшим благоухающим цветком. Отсюда она исчезла совсем не такой, прозрачной, отстранённой, едва живой, теперь же в ней жизнь плещет золотым мёдом.

Неужели этим мёдом жизни наполнил её Орсег, что не спеша поднимался сюда, оскальзываясь на подтаявшем снегу и льду босыми ногами, будто не чувствуя холода своим полуобнажённым тёмным телом? Я с завистью смотрел на него, со жгучей и больной назолой: неужели этот морской проныра сумел сделать то, чего не смог я? Он тёплый и нежный, а я Снежный Барс с железными злыми лапами, в которых я душу Аяю всю жизнь?.. Я задрожал, думая о том, что происходило там между ними в эти два с лишним месяца.

Мне не терпелось избавиться от непрошеных гостей, что так надолго задержались, поэтому я решил без проволочек решить всё меж нами. А потому я взял Аяю за руку, оборвав и без того краткие объятия, будет у нас время на то, и не при этих людях, от которых я так устал за это время. Я спешил уже избавиться от непрошеных гостей, и поманил Орсега в пристройку, где теперь были все, чтобы покончить со всеми делами, и распрощаться. Аяя лишь попросилась переодеться из мокрого, и тут же последовала за всеми в пристройку.

Но они, Аяя и Орсег, похоже, не замечали времени, потому что когда я сказал, сколько их не было, Орсег нарочито удивлённо протянул:

– Прошло два месяца? А я думал всего седмицы три… – вот так, они и счёт времени потеряли…

Мы вошли под своды пристройки. Орсег огляделся и, увидев Мировасора, сказал с усмешкой:

– Так ты обманула меня, Басыр. Я и вернулся лишь за тем, чтобы спасти Мировасора из сарая со свиньями. Только это желание спасти друга и заставило меня. Но я вижу, я напрасно беспокоился, Мир вполне благополучен и даже, я вижу, растолстел.

– Ну, пополнел не только я, и Аяя теперь не похожа на тень тростника, обрюхатил-нето, Богиню Любви? Так спустя недолгое время не одна Басыр станет качать зыбку с младенцем! – сказал Мировасор, расчитанно громко и радостно.

– Не думаю, Мировасор, что тебе нынче стоит так хорохориться, – сказала Рыба, поморщившись.

– Разве кто-то давал слово женщине по имени Рыба? – вскинулся Мировасор.

– Если ты ещё раз посмеешь неуважительно обратиться к Рыбе или к кому-то другому здесь, я казню тебя уже без предупреждений, – сказал я.

А после оглядел всех присутствующих, а здесь, в этой просторной горнице собрались ныне все известные мне предвечные, кроме Арит и тех, кого Мировасор притащил из-за океана. Потому, считая, что собрание достаточно представительно, я сказал полным голосом, оглядев всех:

– Отныне и навеки все предвечные равны. И те, кто был природой сотворён таким при рождении, и те, кого чудом Силы наделила одна из нас. Каждое упоминание иного, паче оскорбление, будет считаться преступлением. И это будет первый закон предвечных.

Никто возразить не посмел. После мы расселись по лавкам. Точнее все сели, кроме меня.

– Я хозяин этих мест, остальные, кроме Аяи, пришельцы, потому говорить буду я. После выскажется каждый, кто будет не согласен или захочет оспорить мои решения.

– Стало быть, ты говоришь, как победитель? – спросил Мировасор.

– Именно. Потому что я победитель, – сказал я и заметил довольную и гордую улыбку на лице Эрика.

Вералга при этом побледнела, Викол выпрямился, словно должен был выслушать приговор. Орсег оперся локтем о стол и приготовился слушать с немного скучающим даже снисходительным видом, при этом довольное и наглое, котовье выражение его лица не ускользнуло от меня. Агори немного побледнел, подбираясь. А Рыба и Дамэ, переглянувшись, выдохнули и смотрели на меня, словно младшие брат и сестра. Я не видел только лица Аяи, не только потому, что она сидела за моим правым плечом, и мне пришлось бы обернуться, чтобы увидеть её, а вертеться я не хотел, но главное, я не хотел сейчас смотреть на неё, потому что тогда ясность мыслей изменила бы мне, слишком долгое и подозрительное её отсутствие лишало меня твёрдости и спокойствия. Сейчас я ощущал себя скорее на крошечном и шатком уступе скалы, чем на твёрдой земле. И чтобы не сорваться в свои разорванные мысли и перепутанные чувства, я должен был поскорее высказать то, что надумал.

Поэтому, набрав в грудь воздуха, я сказал:

– Отныне никто не объявляет себя предводителем или властителем предвечных, облечённым правом повелевать любым из нас и всеми вместе. Любой, кто решит вновь собрать армию с целью убить или подчинить остальных – преступник, повинный смерти. Каждый, кто станет плести заговоры с той же целью – преступник, повинный смерти. В последний раз мы прощаем друг друга и расходимся, полностью стирая из нашей памяти обиды и ненависть.

Я снова посмотрел на всех, никто не думал возражать, и на лицах было, в общем-то, единодушие. И даже облегчение. Думали, я себя захочу назначить главным? Смешные, этого мне никогда не было нужно.

– Но все мы с вами разные и сильны по-разному, и любому из нас и всем вместе когда-нибудь может угрожать опасность, поэтому, думаю, неверным было бы и дальше жить разобщено.

– Я всегда говорил, что мы должны объединиться! – воскликнул Мировасор.