Татьяна Иванько - Байкал. Книга 6

Я не мог понять, что это? Зачем я был ей нужен? С самого начала? Потому что она не разочаровалась, она не любила меня с самого начала. Ни тенью чувств, которые так называются. Со временем, я стал думать, что Басыр и вовсе не способна на это. То ли оттого, что она жила так давно, что пережила и изжила все чувства. То ли потому, что вообще была такой, так задумана. Даже нашего сына она не любила, я ни разу не видел, чтобы она ласкала его, даже когда он был совсем малышом, она избегала брать его на руки и возиться с ним, как любят и делают все матери. Я спросил её как-то, почему? И она, легко выдохнув, ответила:

– Что толку любить и привязываться к детям, если они всё равно умрут, эдак не хватит никакой души, чтобы переживать каждого. Я горжусь ими, когда они становятся царями или жёнами царей, но я не приближаюсь к ним близко.

– Зачем тогда тебе вообще дети? – изумлённо спросил я.

– Ну как зачем… А зачем тебе? Зачем ты заводил и заводишь детей?

– Чтобы любить их, – ответил я.

– И что? Хватало сердца на всех?

– Я ни разу не чувствовал, что не хватает.

– Ну… значит ты счастливый человек, – немного удивлённо сказала она.

Я много думал, для чего Басыр был нужен я? Что за радость ей была от меня? Самодовольство оттого, что она получила, что хотела, словно я был наградой, словно она соревновалась с кем-то, точнее не с кем-то, а с Аяей, она чувствовала, что победила её или меня самого, заставила, и я пошёл? Подчинился. Это было её главным удовольствием и целью?

Но потом нашлась и ещё одна. Как-то, когда она была ещё беременна, она попросила меня, излечить целую деревню, поражённую мором.

– Мне не хотелось бы рисковать нашим сыном сейчас, а отказаться я не могу, получится, что я бессильна… Богиня не может представать слабой… Тебе же это ничего не стоит? – сказала она со сладкой улыбкой.

Я немного удивился, что её ничуть не беспокоило то, что я могу заразиться и умереть в этой деревне, но тогда решил не думать о том. Но это был только первый раз, а после она просила меня раз за разом проявить чудо исцеления и воскрешения. Да, я был нужен и полезен ещё и в этом. Я страшно устал и от этого дворца и от этой ложной жизни, развлекал себя тем, что путешествовал по Индии, уезжая всякий раз всё дальше и дальше.

– Уж не решил ли ты бросить меня? – спросила как-то Басыр. – Полный дом наложниц, танцовщиц, всяких девадаси. И уезжаешь, отсутствуешь по нескольку месяцев…

Этот вопрос она задала мне на свадьбе очередного нашего сына, который женился на дочери одного из богатейших царей северо-востока, которых тут называли махараджами. Это было уже лет через сто, а то и двести, после того как я отправился сюда с ней. Странно, что я до сих пор не подумал о том, чтобы оставить её.

Я знаю, почему, мне некуда было податься. К Арику, там я третий лишний. Жить одному? Я этого не люблю, и не привык. Вот и оставался… Так что вопрос не лишён смысла. Но я подумал, быть может, Басыр уже тяготиться мной и сама хотела бы, чтобы я куда-нибудь делся? Но на этот вопрос я уже отвечать не стал, и решил просто, молча, уехать. Предстояло только решить, куда?

Конечно, первое, о чём я подумал, это поехать к Арику и Аяе. Надо сказать, что всё это время я заставлял себя не думать о них, совсем не думать, потому что только так я мог испытывать хоть какую-то радость от своего существования здесь, с Басыр.

Я переписывался с Вералгой, но, памятуя о её дружбе с Басыр, никогда не спрашивал ни слова об Арике и Аяе, но я знал, если бы что-то случилось, то я узнал бы. Все бы знали, благодаря принятому договору, мы знали друг о друге и о том, насколько мы все благополучны. Все были здоровы и эти годы, все жили там, куда отправились из Ариковой долины. Так что, если я поеду туда, к Арику, я застану их там обоих. Сколько раз мне хотелось нашептать какой-нибудь бабочке, до чего я тоскую, так, чтобы Аяя узнала об этом, так, чтобы знала. Я даже делал это, говорил птицам в небе, тем же бабочкам, но тут же просил молчать: «Нет-нет, не передавайте ничего Селенге-царице, не надо…». Я думал, если Аяя узнает о том, как мне живётся в божественных белокаменных чертогах с Басыр, она ничем не сможет помочь, но ей будет больно. А зачем причинять боль тем, кого любишь? А я люблю её.

Так люблю… так, что даже вспоминать, как мы были вместе с ней когда-то, было невыносимо. И особенно в сравнении с тем, как мы живём с Басыр. С Аяей, даже пока мы просто жили бок о бок много лет, то была одна жизнь на двоих, мы были очень близкими людьми, даже, когда не спали вместе, она знала и чувствовала всё, что было в моей душе, о чём я думаю, чего хочу, я всё чувствовал в ней. Даже до того, как мы стали по-настоящему мужем и женой. Это была совсем другая жизнь… вернее, это была жизнь, а теперь какое-то тухлое существование червя, копошащегося в старом тюфяке, на котором померли тридцать три поколения старух…

О том, что было, когда Аяя любила меня, я вообще думать не мог. Как не мог все те годы до нашей встречи перед нашествием Мировасора, не позволял себе и заставил себя закрыть на тысячу замков те воспоминания, потому что иначе я не мог бы не ненавидеть Арика и не желать отобрать Аяю. Но для меня это было тупиком, мучительным и опустошающим, потому что Аяя хочет быть с ним, не со мной…

В этом ты, Эр, ошибся…

Едва мы с Аяей остались снова вдвоём в наших горах, где таял снег и рассвет осветил окрестные вершины, Аяя, какая-то совсем новая, и будто непривычная мне, всё та же и вовсе не та, улыбнулась мягко и привычно той улыбкой, какую я знаю так хорошо, я притянул её к себе сразу за затылок, и поцеловал, жадно, будто хотел съесть… Но я ничего не мог с собой поделать, я не был сейчас способен на нежность. Я не видел её столько времени, и все эти дни, и сей день особенно, мучительно терзался ревнивыми всполохами, ожигающими моё сердце то и дело, потому мой поцелуй был больше похож на укус.

– Огнь… Огник… – смущённо смеясь, пошептала Аяя, чуть отстраняясь. Тонкая корона съехала и свалилась в размякший снег.

Но я лишь перехватил руки от её лица, от головки, к талии, прижимая к себе, сжал ягодицы, они снова появились у неё, пока она не была со мной, я прижал её, притискивая ближе к себе, как можно ближе, к животу, к члену. Я даже сквозь одежду хотел почувствовать, наконец, почувствовать её, её всю, не только видеть, ощущать оживший аромат, обогатившийся теперь какими-то новыми оттенками, но почувствовать её всем своим естеством, всем телом, кровью, свой пот смешать с её… Сколько мы не были вместе, сколько? С того дня, как она пропала из Галилеи… как я выдержал столько?

– Огнюшка… да что ты… – тихонько засмеялась она, снова едва отстраняясь. – Вот загорелся, так скучал?.. Милый… А весь день и не глядел, я думала, сердишься…