Валентина Осколкова - По всем частотам. Сборник

– Заяц!

Санинструктор тут же вскинул голову, но вместо ответа на невысказанный ещё вопрос отводит глаза.

– Инженер?.. – всё же с необъяснимой, упрямой надеждой спрашивает Николаев.

Заяц не торопится отвечать, и Николаеву самому приходится произнести горький, как пыль на губах, приговор:

– «Двухсотый».

Не «умер», потому что невозможно про Гарина сказать «умер», просто невозможно. Лучше спрятаться за безликой чёрной цифрой.

– Не было шансов, – солдат отвернулся, и где-то внутри Николаева поднимается глухая боль и отрицание того, что случилось.

Так не бывает. Так нельзя. Глупая война, нелепая, нельзя так, нет!

«…Нет, нет, почему так?!»

Это уже я пытаюсь выкрикнуть, но получается что-то тихое, сиплое, и мир рассыпается на паззлинки – из большой мозаики на много маленьких кусочков.

Сон… Это папин сон.

Заскрипела кровать – это заворочался папа в соседней комнате.

Я сел, кутаясь в одеяло, и поглядел на Руслана. Тот только немножко грустно улыбнулся мне с рисунка.

Папа тоже сел, потом встал и на цыпочках ушёл на кухню – попить. Ночью в квартире всё-всё слышно.

Заворочалась мама, почувствовав, что осталась одна, но папа быстро вернулся и сел обратно на кровать.

– Игорь, ты же обещал спокойную ночь, – сонно сказала мама.

– Она спокойная. Я уже ложусь. Просто пить захотелось.

– Ах, просто пить захотелось? Со стонами?

– Тише, Руся разбудишь…

– Это ты его будишь своими хождениями…

– Да не виноват я, Ир, – голос папы прозвучал глухо и, вопреки его словам, виновато.

– Нет, ну скажи мне, зачем ты тот рапорт подал? Чечни не хватило?! Перевёлся же в штаб, жили как люди, ты успокоился тогда совсем, и снов этих не было, и всё было хорошо. Так нет же, как чувствовал, что это всё случится… и конечно, куда им без тебя!

– Не заводись, Ир, ради Бога… Так вышло.

– Не поехал бы в Осетию – сейчас бы спокойно спал…

– Совесть бы не дала спать спокойно, Ириш, – папа снова лёг. – Мои пацаны все пошли, а я бы остался?

– Игорь…

– Ириш.

Мама вздохнула. Папа вздохнул. Я снова лёг.

Тишина квартиры – она какая-то не такая. Словно слышны в ней глухие разрывы и треск автоматных очередей.

Наверное, это папа так слышит, особенно после этого сна. Из всех его снов этот – самый непростой. Я даже не знаю, что с ним делать – он какой-то неправильный.

Интересно, а Руслан знает?..

– Конечно, – Руслан сидит на краешке моей кровати. Из замотанных синей изолентой наушников у него на шее доносится какая-то песня.

– Конечно, знаю, – повторил Руслан.

***

ЭТО ТОЛЬКО В КИНО – ЗРИТЕЛИ.

Так сказал Руслан.

«Очень странно, – подумал я. – А как ещё чужие сны смотреть? Раз смотрю – значит, зритель…»

– А это как? – спросил я вслух. – Руслан! Русла-ан!

– А так, – донеслось до меня чуть слышное. И смех. Руслан будто невидимым стал – он это умеет.

Ну и причём здесь кино?

Я же просто хочу помочь папе – но у меня не получается.

А потом всё становится так странно и неправильно, что я просыпаюсь. И папа тоже.

Гарина больше нет.

Именно это во сне – самое неправильное . И не только во сне.

Если бы он на самом деле был, а там – нет, это было бы ещё ничего. Папе так о Рубике, в смысле, капитане Рубцове снится иногда, хотя Рубика там вообще с ними не было. Но тогда достаточно проснуться – и снова всё в порядке.

Но Инженера-то нет и здесь, в обычном мире. Его совсем нет.

Поэтому всё очень непросто.

Руслан сказал, он знает, что надо делать, а больше ничего – только про кино.

– Ты спи, – велел он. И добавил: – Я всё объясню. Договорюсь… и объясню.

Но сегодня я уже ничего не увидел – папа спал без ЭТИХ снов, а свои я давно отвык смотреть.

За завтраком папа был мрачный и неразговорчивый.

Но что я мог поделать? Ведь то, что я с папой сон смотрю – не помогает. Может, это и имел в виду Руслан, когда говорил про кино и зрителей?..

Но как тогда перестать быть этим самым зрителем? Он ведь так этого и не сказал.

А сам я не знаю. И сто тысяч мудрецов не разберутся. Интересно, может, хоть Бог знает?.. Только всё равно ведь не скажет…

***

В ЭТОМ СНЕ ЧТО-ТО ПОШЛО НЕ ТАК.

Мир другой – ярче, громче, больше. В горле першит от песка. Болит разбитое колено – в самом деле болит, до слёз. Я сморгнул.

Колено болело у меня.

Не у папы.

Папы рядом вообще не было.

А ещё было жарко.

– Сюда! – Руслан схватил меня за руку и рывком затащил за груду камней, которая когда-то, кажется, была стеной. – Дурак, тут же стреляют!

Я и сам это слышал. Просто в папиных снах я так привык к этим звукам, что не обратил на них никакого внимания.

Там, где я только что стоял, взметнулся фонтанчик песка.

Мы сидели с Русланом посреди обгоревших развалин какого-то ангара.

– Руслан! Что происходит?!

– Две тысячи восьмой год, – именно так, по словам произнёс он, сосредоточенно выцарапывая осколком кирпича что-то на бывшей стене. – Одиннадцатое августа. Южная Осетия. Вон там, – Руслан махнул рукой куда-то себе за спину, – Цхинвал. А Николаев – твой папа, я имею в виду, – вон там, – взмах руки в другую сторону.

– И что я должен делать?

– А я откуда знаю?! – возмутился Руслан. – Что-то. Знал бы – сам сделал, без тебя. Один раз спас, другой, думаешь, не сдюжил бы? Ха!

– Может, это только я должен сделать? – предположил я неуверенно, с тревогой поглядывая в сторону, где, как он сказал, сейчас был папа. – Ну, его сын. Как в книжках.

– Может, – согласился Руслан, поправляя наушники на шее. На стене за ним теперь читалось кривоватое: «РАЗ-ДВА – ВЫШЕ НОГИ ОТ ЗЕМЛИ». – Но это больше похоже на чушь. В книжках. А это, – он кивнул на кипящий вдалеке бой, – книжка?

Громыхнул взрыв. Я вздрогнул и придвинулся поближе к другу. На книжку этот жаркий день, грохот разрывов и обгоревшие груды камней вокруг не походили.

– Оружие нужно, – сказал я. – Да, Руслан?

– Тебе? Ты им пользоваться-то умеешь? – Руслан смерил меня обидно-недоверчивым взглядом.

– Ну я же сколько раз видел, как папа это делает…

– А убить сможешь?

Я не знаю. Честное слово, совершенно не знаю.

Я засучил штанину уже продранных где-то бриджей, послюнявил палец и принялся сосредоточенно протирать ссадину от налипшей пыли.

– А умереть? – задал Руслан новый вопрос.

– А я не… проснусь? Ну, обычно…

– Это – не обычно! – отрезал друг. – Обычно и меня здесь нет! И Николаев… ты его глазами смотришь.

Возразить на это мне было нечего.

Только обидно было, что Руслан сердится и так на меня смотрит.

– Мне надо идти, – сказал я.

– Надо, – согласился он.

– А ты?

– А чего я? Меня не существует. Я умер в девяносто девятом, забыл?