Рита Лурье - Любовница бури

– Пусти, – прохрипела Поль и добавила дрожащим от волнения голосом, – пожалуйста…

Рихард послушно отступил назад. Поль стало очень тоскливо без тепла его огромного тела рядом. Она опустила взгляд, не в силах посмотреть в лицо мужчине. Теперь она безумно злилась на себя, за то, что на террасе сама звала его и дала повод для ложной надежды.

Надежды? На что, черт возьми? На то, чтобы снова вместе нырнуть в удивительный и глубокий океан совместного безумия и выжигающей боли? Мало ли шрамов на ее теле и душе? Оставленных им, между прочим.

– Не нужно, – глухо проговорила девушка, с трудом взяв себя в руки и пытаясь унять нарастающую в теле дрожь.

– Да-да, конечно, – буркнул Шварц почти без эмоций.

Поль обошла его, в очередной раз, удивляясь покорности Монстра, и остановилась только уже на первой ступеньке лестницы. Остановилась, чтобы обернуться, как и все эти несчастные женщины и герои из древнегреческих и мировых мифов, не способные выполнить одно удивительно простое правило. Не оборачиваться. Конечно, Шварц смотрел ей в след и их взгляды неминуемо встретились.

– Ты сама еще не устала от этого? – спросил он. Поль прикусила губу до крови и бросилась вниз по лестнице, надеясь, что разговор со старым другом, а заодно свежие новости о местоположении Вольфа, помогут ей окончательно не потерять рассудок.

Но в голове крутилась одна-единственная навязчивая мысль:

«Нужно было убить его еще тогда».

Аквитания, осень 1941 г.

Человек удивительное существо – со временем может привыкнуть ко всему, как бы вначале не противился новым заданным обстоятельствам. Каждый раз, когда жизнь Поль делала новый вираж и подбрасывала ей новые условия для выживания, девушка всегда упрямо искала любую лазейку, чтобы справиться с очередными свалившимися на голову трудностями. И она практически не умела унывать, чтобы с ней не происходило.

Когда она оказалась в Алжире еще ребенком, ей понадобилось много лет, чтобы привыкнуть к забивавшемуся в глаза, рот и уши вездесущему песку, палящему солнцу и грубости арабов, но и там она сумела найти для себя положительные стороны. Пустыня была мертвой, но ее бескрайние просторы завораживали, а высоченные дюны оказались отличными горками для детских игр. Заезжие торговцы и редкие туристы иногда баловали нищих детей сладостями и подарками, и, конечно, нужно было отдать должное южному народу, знавшему толк в приготовлении непостижимых лакомств, пусть они и доставались девочке не часто.

Жизнь в Париже, поначалу тяжелая и весьма сложная, со временем и вовсе обернулась постоянным праздником. Поль сейчас и не помнила уже, как первое время, в тесной каморке, которая была не многим лучше ночлежки для бедных, плакала ночами от усталости и постоянных проблем; а обстоятельства так и пытались раздавить и разрушить хрупкие мечты о лучшей жизни. И все равно искала свет среди всего этого мрака. Париж был прекрасен, его сады, широкие проспекты, причудливая архитектура, красивые горожане. А ведь Поль и Фалих брались за любую отвратительную работенку, разгружали торговые составы, разносили газеты, драили полы в борделях, часто бывали обмануты и оставлены без оплаты, едва сводили концы с концами, снова голодали, но в результате получили щедрое вознаграждение от вселенной в виде знакомства с Паскалем и другими своими друзьями.

В плане приспособленчества – Гюрс оказался самой сложной задачкой, но и он не был так плох, после темного подвала и бесконечных пыток нацистов в застенках. За недолгое время здесь, Поль постепенно начинала привыкать к лагерной жизни и находить для себя что-то хорошее, помогавшее ей не терять надежду однажды выйти на свободу и не сойти с ума. Или просто не погибнуть от голода, холода, суровых условий и жестокости тюремщиков. Она любовалась Пиренеями по дороге на фабрику, вдыхала ароматы горных лугов; выбиралась через щелку в бараке, чтобы посмотреть на звезды и послушать от Кэтрин, благодаря хорошему образованию, имевшей начальные познания в астрономии, истории и названия созвездий.

И однажды, каким-то непостижимым образом визиты Поль в допросную тоже стали слабым лучиком света в темном царстве. Может потому, что это хоть немного разнообразило однотонные будни, а может и из-за терпеливо ждавшего ее каждый раз там Монстра в маске. Приятно, когда хоть где-то тебя ждут. Да и он почти никогда не приходил с пустыми руками.

И в этот раз Поль как обычно расправлялась с частью принесенного им немецкого пайка. Большую половину порции она все равно тайком протаскивала в барак, где под осуждающим взглядом Кэтрин, раздавала больным и самым недоедавшим товарищам по заключению. Ей нравилось смотреть, как радовались дети и шептали благодарности на разных языках, многие из которых были девушке не знакомы взрослые и старики. Со временем она перестала смущаться есть при своем тюремщике, а он деликатно старался не смотреть в ее сторону в это время. Даже раздобыл для нее где-то алюминиевую вилку.

– Ты не боишься, что я нападу на тебя с этим? – прямо поинтересовалась Поль.

– А ты не боишься, что я владею вещами пострашнее чтения мыслей? – вопросом на вопрос парировал он, и Поль с насмешкой подумала о том, что когда-то слышала, что подобная привычка в обществе почему-то считается привилегией евреев. Но о его происхождении и причинах попадания в нацистскую армию она предпочитала больше не спрашивать.

Слишком легко было вывести мужчину из себя, а значит, снова отправиться на изнурительную работу на заводе, вместо того, чтобы еще немного времени провести здесь, давая натруженным мышцам немного отдыха. И, поесть, конечно. Больше одного-единственного раза в день. И не бесцветное месиво с сильным запахом гнили. Для девочки, голодавшей с самого детства это было важно.

– Ты странно держишь вилку, – отметил Монстр, все-таки с любопытством поглядывая в сторону Поль, почти расправившейся с армейской тушенкой, – у тебя сломана рука?

Поль чуть не подавилась порцией, которую набила в рот.

– Я… – она растерялась, – я так научилась. В Алжире мы вообще ели руками… да и… – и попыталась пошутить, – мне и так нормально, зачем переучиваться? Не с королевскими же особами мне разделять пищу.

Рихард странно усмехнулся и вроде бы даже слегка помрачнел. Поль решила, что ему неприятно отсутствие у нее хоть каких-то манер, но ничего с этим не могла поделать. Она все-таки не планировала ему угождать.

– Для себя, – глухо сказал ее тюремщик и добавил как-то грустно, – война же скоро закончится. И нужно будет жить дальше.

– Если я доживу до этого момента, неправильное обращение со столовыми приборами – последнее, что будет меня заботить, – рассудила Поль, стараясь скрыть нахлынувшую на нее тревогу. Он сказал – скоро? Значит, пока она заперта здесь, немцы побеждают? Или думают, что побеждают? Что вообще происходит в мире, за пределами Гюрса?