Валерий Карибьян - Район мертвых

Как-то раз Волков завозил стройматериалы для ремонта почтового отделения, в котором до сих пор работает Галка. Слово за слово, вечерние прогулки, луна, шаткая лавочка у пруда… Потом свадьба, переезд в дом к Волкову, что в полукилометре от теперешнего жилища Дёмина, рождение Ваньки и нормальная семейная жизнь. Не без мутных облачков бывало, а то и черных туч, но в целом все по-человечески. Углы сглаживала всегда жена – Волков не умел и учиться не планировал. Сглаживала умело, мудро и с благородным спокойствием. Коля отходил быстро, потому что человек он не злой и не злопамятный.

Она уважала его, он – любил ее.

Папин дом в Воскресенках Галина так и оставила одиноко стоять, дожидаясь Ванькиного совершеннолетия. Старый он очень, покосившийся, да и в отличие от двадцати соток Волкова четыре для выращивания овощей с фруктами ни к селу, ни к городу. С продажи, тоже, копейки сущие заработаешь, и ничего путного на них потом не купишь. Решили не трогать до лучших времен. Пусть сын занимается благоустройством сам, когда подрастет. Будет ему отдельный собственный угол для личной жизни. Обитать с родителями будучи взрослым – дело гиблое и бесперспективное. Эту истину Волков и его жена усвоили еще в юности, придерживаясь того мнения, что если супруги не могут обеспечить хоть каким-то жильем своих детей, то и нечего их рожать, обрекая бедолаг на вечные скитания или кабальные займы. Как говорится, сначала надо дать ребенку благодатную почву с подпиткой, а дальше пусть уже собственными силами пробивается.

Квартиру свою Галина сдавала. Деньги хоть и небольшие выручала, поскольку городок провинциальный и ценник высокий не заломишь, но зато имела хороший довесок к скромному почтовому окладу и щедрому огороду, который активно плодился благодаря ее трудолюбивым рукам. Галка вообще была воспитана так, чтобы рассчитывать только на себя. От Волкова она ждала в основном лишь его чуткого присутствия и простого внимания.

И Ванькой чтобы занимался, она хотела. Волков и занимался.

С Иванычем приключилась история далеко не такая радужная. Даже с Дёминым нечего сравнивать. Его внучка, говоря народным языком, кинула деда через то место, которого у нее нет, но при современных мировоззрениях и технологиях запросто может появиться. Горе-родители Машки ничего, кроме как бухать днями напролет, не умели. Овдовев, когда его дочке Ксюхе исполнилось пять лет, Иваныч растил внучку сам. А когда той стукнуло шестнадцать, начал регулярно выдавать любимому чаду денег немалыми для деревни суммами из своих многолетних накоплений. Думал, Машка в институте учится. Она даже показывала ему какие-то липовые бумаги. Доверчивый Иваныч свято верил, что внучка в кампусе ночами обтесывала гранит науки, не щадя прокуренных зубов, а утром вприпрыжку и с улыбкой бежала на важные лекции, всякие там пары, как она выражалась, и периодически ездила куда-то якобы на практику.

Наивный старик принимал все за чистую монету и продолжал ежемесячно отстегивать ей деньги со своей инвалидской пенсии – три пальца не имел на правой руке. Ему казалось, вот отучится Машка и человеком станет, не то что ее родители – алкаши.

Не тут-то было. Вместо институтской пятилетки нерадивое дитя закрутила шашни с каким-то быдлом на двенадцать лет взрослее. Авантюрист надоумил малолетнюю дуру, наряду с Иванычем владевшую своей частью дома по соседству с теперешним обиталищем Дёмина, нахватать кучу кредитов непонятно на что. Это случилось почти сразу, как ей исполнилось восемнадцать. В итоге добрая половина деревянной двухэтажки, принадлежавшей на законных правах Машке с глупой подачи деда, ушла с легкой руки и за позорный бесценок каким-то жуликам, а-ля браткам из девяностых. Своеобразные были ребята: туповатые, огромные и с бугристыми складками на затылках, опутанных толстенными золотыми цепями шириной с большой палец. Ума им особо и не требовалось – бумажками занимался какой-то худосочный адвокат, волочившийся всюду с этой сворой жуликов. Они потом еще предъявили деду расписку о долге в крупную сумму, написанную рукой любимой внучки. Таким образом, вторая половина дома ушла в руки бандюков вслед за первой без долгих церемоний и необходимости применять против деда утюг с паяльником: братки не гнушались самых жестоких методов, а старик перед ними или бабка не играло никакой роли.

Мать Машки и ее отец, которого дочка ни разу в жизни не видела, к тому времени сами потеряли единственную халупу на окраине села и сгинули где-то в Москве среди городских бомжей, теревшихся в вестибюле станции метро Теплый Стан.

И Внучки тоже след простыл.

Дом этот потом еще сто раз перепродали и жили в нем уже нормальные люди, которым и предъявить-то было нечего.

«Развели блядство кругом, дерьмократы поганые!» – сетовал Иваныч. – «Вот при Советском Союзе не посмели бы подобное сотворить! Да за такие дела высшая мера наказания им в те времена полагалась! Расстрел пидарасам!..» – злился он, тряся кулаком в воздухе, но потом принимал смиренный вид и, отчаянно махнув рукой, брался за чтение очередной документальной книги про Великую Отечественную Войну – его излюбленная тема.

Дёмин знал Иваныча с детства. К тому времени тот уже был младшим офицером. После срочки остался служить по контракту в стройбатовской части, расквартированной неподалеку от Воскресенок. Это на службе побратим оттяпал ему три пальца лопатой. Как сам Иваныч невнятно пояснял, произошла у них с товарищем рассинхронизация действий во время строительных работ по возведению дачи генералу. И все-таки Дёмин не понимал, как можно лопатой случайно лишить человека трех пальцев на руке. С ногой если бы такое случилось, Саня бы еще понял – как-то логичнее выглядит, технически не так фантастично и умозрительно не таким уж нелепым представляется. Видимо, старик хранил какой-то секрет, и Дёмин лишними расспросами его не напрягал, потому что заметил, как тот меняется в лице и начинает заметно нервничать, если затронуть данную тему.

После службы Иваныч женился на приличной девушке, с которой познакомился в городе, когда ходил в увольнение. Родили дочку и все у них было хорошо, пока супруга не слегка от рака. Сгорела за четыре месяца, оставив мужу добрую память и пятилетнюю Ксюху. Растил он ее совершенно один, как и Машку в свое время, потому что сильно любил покойную жену и никого близко не подпускал, хотя желающие были. Не получалось у него начать новую жизнь с другой женщиной. Правильнее сказать, он и не пытался. Какой бы старенький домик не стоял посреди восьми соток сада и огорода, все же был вполне себе аккуратный и вполне себе пригодный для постоянного жилья. Инвалидская пенсия в довесок к частному извозу и вовсе добавляла хозяину завидного статуса в глазах хитрожопых бабенок, ищущих, где бы закинуть свой ржавый якорь под занавес неудавшейся по фантастическому сценарию жизни и захомутать очередного бедолагу, с которого есть чего поиметь. Другой контингент к нему почему-то не подкатывал, да он всей этой ненужной ему романтикой и не загонялся, так что попытки профур оказывались тщетными.