Beatrice Boije - Respice finem

– И она станет еще прекрасней, когда вырастет…

Только лишним было бы упоминать, что красота ее сведет в могилу не один десяток мужчин… как позже и ее саму…

– Неужели дражайшая супруга сегодня не в настроении?.. – тяжело ухмыльнулся Теодор, нежно обхвативший сзади ее вздрогнувшие холодные плечи. – Не желаете немного размяться, эта аллеманда, помнится, ваша любимая?

Беатрис натянуто улыбнулась, опустив глаза в пол. Не то, чтобы любимая… но именно эту мелодию она наигрывала на клавикорде в тот самый вечер, несколько дней назад… вспомнив это так ярко, будто бы кинжал засадили ей в сердце. Он специально напомнил ей об этом, будто нарочно включив эту композицию в программу бала…

Ее пальцы легко порхали по клавишам, заставляя молоточки отстукивать по струнам мелодию, текущую плавной рекой, зажатой педалью, которую вдавливала в пол ножка в шелковой туфле. Тот самый бальный зал… клавикорд в углу комнаты, на котором тогда стоял лишь небольшой канделябр, чтобы было хорошо видно ноты, на которые она иногда поднимала быстрый взгляд. За высокими окнами свистела вьюга и потоки снежинок, влекомые сильным ветром, будто вторили музыке, кружась и закручиваясь хитрыми вихрями… Она с головой ушла в игру, казалось, отрешившись от всего… находясь где-то далеко отсюда. Не в поместье своего мужа… не в Гамбурге… даже не в Германии…

– Почему, когда ты появляешься, становится так холодно… – тихо спросила Беатрис, даже не отвлекшись на моргнувшее пламя свеч, не повернув головы в сторону возникшего рядом с ней силуэта.

Поздний вечер, все домашние отправились на покой, даже слуг не было слышно, неудивительно, что у Виктора в эту пору было особенно игривое настроение.

– Я вошел не через дверь… – кивнул он на запертые створки в другой стороне зала, – Холод Бездны сейчас морозит твои руки…

Девушка глубоко вздохнула, не оторвав пальцев от инструмента. Закрыв глаза, она продолжала выводить ритмичную мелодию аллеманды, а ветер за окном синхронно молотил снежными вихрями в стекло.

– Тебя что-то беспокоит… – утвердительно произнес Виктор. Иногда он просто не оставлял ей возможности увильнуть, констатируя непреложную истину.

– Мне одиноко, отец… – руки взметнулись вверх по клавишам, выводя порывистое арпеджио вверх и вниз по клавиатуре. – Холодно… пусто.

– Теодор невнимателен к тебе? Аскель ведет себя неподобающим образом? Прислуга не подчиняется?..

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду… – холодно проговорила Беатрис, всем телом склоняясь вслед за руками, будто пытаясь излить на клавиши те чувства, что всеми силами старалась удержать внутри незамеченными.

– Да… знаю. – его черты лица хищно заострялись, когда он хмурил брови, – Но не тревожься…

– Отец, уже почти год прошел… что теперь с этим сделаешь.

– Я был достаточно убедителен, когда объяснял, в чем именно он тогда был неправ, когда вломился в твои покои. И меня в тот момент ничуть не беспокоило, как он будет объяснять прислуге пятна крови по всему своему кабинету. Я бесконечно виноват перед тобой, что не успел вовремя в ту ночь…

– Я уже выразила тебе свое мнение на этот счет. Ты был на охоте… ты не виноват… – глубоко вздохнула Беатрис, пусть ей и не удалось скрыть крупную дрожь в своем голосе, – Ты и так редко ешь с тех пор, как мы переехали сюда… ходить в деревню часто слишком опасно, тебе приходится ездить в город. А он… был пьян. Даже со всей моей подготовкой, мне было не сладить с ним в тесном помещении, да еще и в этих бесконечных юбках. Да и не стоило мне изматывать себя тренировками в твое отсутствие… он просто воспользовался случаем. Как и всегда…

– Тогда что же еще…

– После того как родилась Эмма… я чувствую, будто из меня выжали все соки. С Аскелем никогда не было так тяжело. Я думала… – она вдруг остановилась, схватившись пальцами за крышку… – Что кто-то из нас обязательно погибнет… Будто часть меня все же… погибла в тот день. Хотя это наверняка случилось еще в момент ее зачатия…

– Хм… – холодная рука прикоснулась к ее полыхающим жаром ладоням. – Потанцуй со мной, доченька…

Закусив губу, будто через силу разжав пальцы, тем не менее, со вздохом облегчения Беатрис подчинилась ему, легким хлопком в ладоши затушив канделябры, погружая залу в холодный полумрак. Когда он так просил… она бы спрыгнула со скалы, ведомая одним лишь звуком его голоса, она бы пошла за ним хоть на край света. Пусть он просил совсем не об этом…

Рука легла на ее спину, прижимая к телу, пальцы вплелись в ладонь. От него пахло мускатом и маслом для смазки мечей с тонким ароматом гвоздики. Шаг… и вот он медленно кружит ее по залу, шурша туфлями по плитам, а за ними вслед кружил за окнами и снежный вихрь…

– Мне пришлось кое-что сделать тогда… – тихо сказал мужчина, когда они вошли в ритм слышимой лишь им одним мелодии, – Роды и вправду выдались тяжелыми. Такое хрупкое дитя, так много крови…

– Я… ничего не помню. – шепотом выдохнула Беатрис, бездумно облизнув пересохшие губы вжимаясь в его плечо, – Совсем ничего.

– Человеческая физиология бывает так непредсказуемо хрупка… – покачал он головой, – А это дитя принесет этому миру еще много бед…

– Она так сильно толкалась… А перепады настроения порой… были особенно невыносимы. Я безусловно люблю эту девочку, так как она моя дочь, как частичку самой себя, но… ты же знаешь…

– Созданное из насилия не сможет нести любовь… Теперь ты понимаешь, почему я не давал тебе свою кровь раньше?

– Да… – горько усмехнулась девушка, вновь кусая губы, – С частицей твоей силы в крови она… стала бы настоящем стихийным бедствием.

– Но тогда мне пришлось… Ты долго не приходила в сознание. Потому и память твоя дробится…

Беатрис крепко зажмурилась, опуская голову на плечо своего наставника. Она знала, что означает его поступок… Делясь с ней своей кровью, он приближал ее к миру за чертой, к которой она шла медленно и неотступно, как ползет к огню полусгоревший мотылек, роняя пепел. Эта кровь… капля за каплей давала ей ту силу, что могла бы помочь ей не стать жертвой обстоятельств по собственной неосторожности в очередной раз.

– Сделай это еще раз… – она напряглась, когда почувствовала, как ее сердце забилось чаще.

Чтобы связь между ними стала еще крепче… Эмпатия, преумножение сил, близость… глубже которой могут быть только Кровные узы. Опоры ее спокойствия снова расшатывались, как хлипкие мачты во время шторма, и ей казалось, что лишь вцепившись покрепче в последнюю возможность, можно было… решить эту проблему раз и навсегда.

Виктор вздохнул, но промолчал. Продолжая кружить ее по залу, он будто убаюкивал в своих холодных руках то, чем дорожил больше всего на свете, пытаясь заглушить в ней то алчное безрассудство и панику, которая, безусловно, была следствием уже его неосторожности. Он гордился своей дочерью, пусть и упустил столько возможностей для того, чтобы стать этому причиной. И с горечью для себя понимал, почему теперь она так страстно желает покончить с собой его руками. Пусть она и знала все, что ей требовалось на данный момент, он же знал слишком много. Он ловил грудью каждый удар ее сердца и проклинал ту ночь, когда…