Алекс Лоренц - Собаня

Позади, в неверном свете окошка глинобитной хатки, утесом возвышалась фигура в длинном плаще и фуражке.

Антон развернулся, бросился прочь. Готы – следом.

Дряблые мышцы взвыли волком. Головокружение… тошнота… хрипы…

Заросли, кочки, коряги, лужи…

Противоположный склон. Предательски скользкая глина…

Кладбище – свое.

Антон останавливается.

Готы тоже останавливаются.

– Оно не хочет нас отпускать, – сказала девка дрожащим от подступивших слез голосом. – Водит за нос, не дает уйти.

– Давайте вот этой дорогой попробуем, – предложил патлатый. – Тут пешком минут пять до гаражей, добежим быстро. Дальше в поселок вырулим.

Внизу, под склоном, послышались чавкающие глинистой хлябью тяжелые шаги.

Они бежали пару минут. У Антона перед глазами пульсировала кровавая пелена. Сердце колотилось. Как бы в больничку не угодить после такого марафона…

Один из новейших секторов кладбища. Много свежих могил с еще не убранными пластиковыми венками. Яркие, причудливо переплетенные искусственные цветы, расписные черные ленты. Неопрятная помойка у обочины. Отсыревший мусор свален в кучу, которая, словно противотанковый еж, ощетинилась торчащими в разные стороны крестами-времянками.

Фонарь предательски мигал, готовясь вот-вот погаснуть окончательно.

Впереди показались похожие на монструозных глистов вереницы гаражей.

У Антона паника и страх уступили место облегчению.

Четверо нырнули в один из проходов между гаражами и понеслись по лабиринту.

Поворот…

Поворот…

Поворот…

Чтобы не заблудиться, всегда направо…

– Стоп! – крикнул волосатик. – Мы тут уже были. Я видел эти номера.

– НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ! – возопил тощий, согнулся пополам и схватился за голову, выжимая из волос ручьи холодной дождевой воды.

– Давайте в другую сторону, – скомандовал Антон, и они повернули налево.

Они ожидали увидеть еще гаражи. Гаражи, гаражи, гаражи…

Но их приняло в свои смертельные объятия старое кладбище.

Фонарь погас, но участок освещался подрагивающим светом керосиновой лампы, которую Сторож держал в приподнятой руке, облаченной в черную перчатку. На нем был длинный коричневый плащ, сшитый из лоскутов кожи. В отсветах керосинки зловеще поблескивал козырек форменной фуражки, соприкасавшейся с поднятым воротом плаща. Сторож был раза в полтора выше среднего человеческого роста.

Голова выпотрошенного, нахлобученного на плиту гота рывками моталась из стороны в сторону. Дьявольской белизной мелькал посмертный оскал. Разлетались кровавые брызги.

Великан сдвинулся с места. Заскрипел кожаный плащ. Послышалось низкое, зычное дыхание. Повеяло трупным смрадом.

Тощего обильно вырвало.

Антон отшвырнул бесполезный фонарь, развернулся и бросился прочь.

Не сделал он и двух шагов, как увяз. Ноги превратились в деревянные колодки, перестали слушаться. Вместо того чтобы бежать, пусть и медленно, он топтался на месте. Так бывает во сне, когда пытаешься удрать – и не получается; и просыпаешься в липком поту.

Только Антон не мог проснуться. Потому что все это происходило наяву.

Медленно, словно муха в банке с вязким вареньем, он повернулся. Повернулся, чтобы увидеть, как Сторож, держа в одной руке закопченную керосинку со стервозно повизгивающей проволочной ручкой, выпростал из другого рукава плаща пучок щупалец и потрошит готку. Одни щупальца связали ее по рукам и ногам, другие острыми концами вонзились в тело, остальные методично выматывали кишки. Формой образовавшийся клубок напоминал щедрую порцию розовой сахарной ваты на палочке.

Не в силах пошевелиться, Антон целую вечность созерцал чудовищную картину.

Покончив с девкой, Сторож повернулся к тощему, который толокся коленями в грязи, хныкал и молил о пощаде. Щупальце метнулось молнией, острым концом пронзило парню шею, с хрустом перешибло позвоночник.

– Главное – не бояться, – лепетал волосатик, стоявший здесь же, рядом, дрожа. – Главное – не бояться… Главное – не бояться…

Надрываясь и кряхтя, он поднял двумя руками кусок могильной плиты. Поросший осклизлым мхом камень выскользнул из рук, сорвал пацану ногти. Тот взвизгнул. От резкой боли его страх отступил. Он снова подхватил кусок плиты – на этот раз легко, словно пустой мешок. Выкрикнул дурным фальцетом: «Я тебя не боюсь!» – и бросил в подоспевшего Сторожа.

Щупальце ловко перехватило обломок и с влажным арбузным треском размозжило им голову волосатика. Тот рухнул навзничь и обмяк.

Извивающийся тугой отросток убрался обратно в рукав.

Антон стоял столбом. Ноги пустили корни глубоко в землю. Великан медленно повернулся к нему. Под низко надвинутой фуражкой сверкнул мертвенный свет, похожий на холодное свечение звезд в безоблачную зимнюю ночь. Огонек керосиновой лампы, словно беснующийся демон, выписывал замысловатые пируэты среди останков древних могил.

Скрипя кожаным плащом, Сторож медленно развернулся. Размякшая почва сочно захлюпала под подошвами сапожищ. Он удалился в свой домик. Скрипнули петли, хлопнула дверь. А снаружи осталось немыслимое кровавое побоище, посреди которого стоял Антон.

***

…Заперев дверь, Антон заглянул в маленькое зеркальце, висевшее над столом.

Синее от холода лицо. Дергающиеся веки. Поседевшая всего за одну ночь недельная щетина.

Он стащил с себя перепачканные куртку и штаны, бросил в угол. Упал в кресло, включил телик. Сделал пару глотков из спасительной фляги.

Уф!

Полегчало.

Он взял мобильник, который, уходя, в суете забыл на столе. Убедился, что начальство его не искало.

Зато двенадцать пропущенных от бывшей жены. А ведь за прошедший год она ни разу не попыталась с ним связаться. Как и он с ней.

Что могло приключиться?

Предчувствуя беду, он перезвонил Ларисе. Несколько издевательски долгих гудков. После – надрывные всхлипы.

– Лора, что случилось?

– Антон… Ирочка… – Всхлипы, всхлипы, всхлипы.

– ЛОРА!

– Ирочка умерла.

– Как…

– Праздновали сегодня… вчера… день рождения с другими детками. Нарезвились. Наверное, долго не могла уснуть. Встала ночью попить водички… или в туалет, не знаю. А на полу валялся медведь, которого ты подарил в прошлом году. В темноте наступила, поскользнулась. Ударилась виском о комод. Мгновенная смерть. Я эту мерзость еще тогда, год назад, выбросить собиралась… – Она разразилась горькими рыданиями.

Антон хорошо помнил свой позор на праздновании дня рождения дочки. Он выпросил у матери денег на дорогой подарок от них двоих – отца и бабушки, – но за день до торжества втихаря пропил почти все. Остались жалкие копейки, которых едва хватило на уродливого тряпичного медвежонка. В память впечаталось, как презрительно скривилось Лорино лицо, когда он вручал своему ребенку – своей «принцессе» – позорный подарок. Из вежливости его пригласили к столу. Он в считанные минуты наклюкался и учинил драку с новым мужем Лоры. Впрочем, «драка» – слишком громко сказано. Здоровый, крепкий мужчина сгреб алкаша в охапку и выбросил за порог, словно мусор. На следующее утро Лариса позвонила и потребовала забыть об их семье. Антон мог бы обратиться в суд, чтобы отстоять законное право видеться с дочерью, но на это нужны деньги и яйца – хотя бы немного того и другого…