Алекс Лоренц - Собаня

Лариса стала говорить что-то о предстоящих похоронах, но он вдавил красную кнопку и не отпускал, пока мобильник не выключился.

Под развеселый шум очередной телевизионной развлекухи он сделал затяжной глоток из фляги. По щекам покатились жгучие слезы.

– Почему ТЫ не убил и меня? – вопросил он. – Почему?

Свет в сторожке погас.

Аляповатое мельтешение в телевизоре сменилось чернотой. Тишина мешком навалилась на Антона.

На черном экране проступили очертания старых надгробий. Из хриплого динамика послышались хлюпающие шаги, натужный скрип кожаного плаща. Из мглы выплыл демонически пляшущий огонек керосиновой лампы.

Сторож старого кладбища вплотную приблизился к экрану с оборотной стороны. На сей раз под фуражкой не мерцал звездный свет. Там зиял черный провал.

Сторожка Антона заполнилась застарелым трупным зловонием.

– Что толку тебя убивать? – заговорил великан голосом тысяч вещающих в унисон покойников с тронутыми тленом голосовыми связками. – Ты и так мертвец.

Изрытая ямами, как после бомбежки, грунтовая дорога вот уже много километров тянулась сквозь дремучий болотистый лес. Под колесами велосипедов мелькали отстрелянные ружейные патроны и кабаньи рытвины. По лицам струился пот. Жирные слепни спешили насытиться кровью на исходе лета. Местами колеса увязали в песке – приходилось тащиться пешком.

– Уверен, что правильно едем? – нарушил долгое молчание Егор.

– Угу, – промычал Леонид.

– Уже километров восемь отмахали. И везде лес. Кто в наше время согласится жить в такой дырище? Сюда ни «скорая» не доберется, ни пожарка, ни менты. И телефоны тут не ловят.

– Никто, наверное, и не живет, – отозвался Леня. – Думаю, деревня заброшена.

Из кустов впереди донесся суетливый шум. Через мгновение оттуда пулей вылетел перепуганный заяц, скрылся на другой стороне дороги.

Егор выругался, сильнее надавил на педали.

Топи сменились мшистым подлеском. Местность пошла на подъем, дышать стало легче. Вдоль дороги посреди смешанного леса стали возникать травяные проплешины со скрюченными одичавшими яблонями.

– Где-то здесь, – сообщил Леонид.

Через месяц с небольшим, в начале октября, Ленина жена Таня готовилась рожать. Потом – бессонные ночи, пеленки, какашки, сверхурочная работа. И никаких тебе больше развлечений. Беспросветная бытовуха. Поэтому Леонид решил провести свое последнее лето настолько ярко, насколько позволяло воспитание. Купил горный велосипед, а заодно придумал себе новое хобби – отыскивать на карте населенные пункты у черта на рогах и выходными гонять туда.

С Таней они обстоятельно обсудили, как изменится его образ жизни с рождением малыша: он пообещал продать велосипед, а количество дружеских пятничных попоек урезать.

Никому из его закадычных приятелей, как и ему самому, не исполнилось тридцати. И никто из них не спешил обзаводиться детьми. В их компании Леня стал первой ласточкой. Поэтому во время барных посиделок, как только речь заходила о пополнении в его семье, за столом воцарялось неловкое, почти скорбное молчание…

Затерянную в лесах деревню Житную Поляну – настоящий медвежий угол – Леонид обнаружил случайно, просматривая карту. И без раздумий воспользовался последними августовскими выходными: синоптики пугали скорым похолоданием с частыми дождями. Егор, велосипедист с многолетним стажем, редко отказывался составить Леониду компанию. Присоединился и в этот раз.

– Тут уже давно ничего нет, – сказал Егор, когда они миновали несколько проплешин, на которых, вероятно, раньше стояли дома. У него внутри скребло предчувствие недоброго. Хотелось поскорее оставить эти места.

– Возможно, – рассеянно отозвался Леонид, ведя велосипед за руль и всматриваясь в заросли. Он не обращал внимания ни на атакующих насекомых, ни на кожный зуд от соленого пота и укусов.

А Егору тем временем казалось, будто из чащобы за ними наблюдают. В буреломе мерещились то человеческие лица, то звериные морды.

Проплешины с заскорузлыми яблонями остались позади. А впереди, у границы урочища, над дорогой нависла арка из переплетенных ветвей. Не доехав до нее, путники заметили справа, чуть поодаль от дороги, крытую шифером кровлю. Грязные оконные стекла едва выглядывали из гущи плюща, увивавшего фасад. Мясистые сочно-зеленые колонны протянулись и по бокам крыши. Еще пара лет – растение погребет под собой весь дом.

Через несколько шагов парни оказались у почерневшей от времени деревянной калитки. Местами из земли торчали догнивающие штакетины забора, павшего в неравной схватке с сыростью и лишайником.

Леонид бросил велосипед у калитки, достал из кармана мобильник, включил камеру и принялся фотографировать все подряд, восторженно матерясь. Егор обреченно вздохнул, прислонил своего «стального коня» к дереву и отправился следом.

Вокруг дома сохранились остатки надворных построек – полуразрушенный навес, остов сарая. Подход к жилищу преграждали плотные заросли крапивы в человеческий рост. Леонида это не остановило. Он подобрал массивную ветку и, орудуя ею как мачете, стал прокладывать дорогу. Егор двигался за ним след в след.

Это был просторный бревенчатый дом послевоенной постройки. Хотя его явно давно забросили, стекла в окнах и шифер на крыше уцелели – наверное, потому, что в такое захолустье попросту мало кто суется, кроме охотников да редких городских придурков в погоне за острыми ощущениями. А вандалам и в городе есть где разгуляться.

Крыльцо покосилось. Отдельные несущие доски не выдержали тяжести козырька – надломились, ощерились острыми заусенцами. Ступеньки превратились в труху.

Дверь была приоткрыта.

Парни переглянулись. А вдруг там все же кто-то есть? Спятивший бородатый отшельник с заряженным ружьем.

Не советуясь с другом, Леня шагнул к двери, постучал. Громко.

Отозвалась лишь птица на ближайшем дереве. Коротко ругнулась и улетела подальше от незваных гостей.

Леонид стащил с головы бандану, утер ею лицо. Шагнул внутрь.

Сенцы. Кирпичная печка. Обувница с дырявыми калошами и стоптанными ботинками. На деревянной вешалке – фуфайка. На уровне глаз – полка с пыльными склянками.

Слева – дверь с щеколдой и металлическими проушинами для наружного замка.

Леонид распахивает дверцу. Пустое тесное помещение без окон. Из бревенчатой стены напротив входа торчат на расстоянии метра друг от друга ржавые железные кольца, с них свисают толстые цепи.

Комната. Письменный стол, стулья, погрызенные мышами катушки ниток на полу. Повсюду стреляные патроны, зернышки мышиного кала. На стенах – пожелтевшие, в потеках обои с цветочным узором.